«Мы, рабочие сплавучастка, желая скорой победы над немецко-фашистскими захватчиками, берем на себя следующие обязательства:
1. Пятую мату сформировать и отправить на рейд сплавконторы досрочно. Организуем работу трех фронтовых бригад с тем, чтобы ежедневно выполнять нормы и за тех наших товарищей, кто сражается на полях войны.
2. Начальнику участка тов. Романову написать нашим землякам на фронт письма, заверить бойцов, что план навигации 1942 года выполним с честью.
3. Призвать всех лесозаготовителей и сплавщиков Чулыма — дать Родине больше сибирского леса сверх плана.
Да здравствует Красная Армия!
Тебе, фронт, тебе, Родина, наш стахановский труд!»
Солнце сушило холодный алмазный блеск росы на траве, тихая, еще сонная тайга теряла прохладную свежесть своих ярких утренних красок.
Густо, напорно тянул низовой ветер, и река быстро очищалась от тумана. С высокого осеннего яра Романов взглянул вниз, теперь мата показалась ему длинным домотканым половиком, лежащим на мелководье. Будто ленты тех дорожек, что приносят бабы на вымочку, пестрел верховой накатник маты, мягко светилась желтизна вершинных концов, заметно теплела красно-бурая, срединная часть сосен, и сочно проступали сквозь плавный перекат воды иссиня-черные комли лесин. Уже солнце ударило в литую грудь Чулыма, и мата становилась ярче, празднично веселила реку.
Звонко, свежо на Чулыме.
Тихона насторожило легкое постукивание весла о борт обласка. Из тумана вытолкнулась долбленка Шворы и сильно, рывками понеслась к берегу.
Маленький, коренастый Александр Петрович почти взбежал на взлобок крутого яра. На чернявом лице бригадира весело сияли темные огнистые глаза.
— Ты, Сань, с кем это на той стороне разговаривал? Индукаев, поди, рыбалит…
— Пана Сокова! Поймает окунишку и кричит от радости. Я мимо проплыл — туман, а слышно — что Пана.
— Носит ее по реке нелегкая…
Швора присел к начальнику на бревно и вытер лицо платком.
— Не говори! Вот и головой тронулась, а чуть не каждый день в обласке. И все на том же месте…
— Знаю. Это где карча из воды торчит, где Павел ее утонул. Бедная баба! Все ждет, что вынырнет мужик. Она и хлеба у меня просит для Павла, кормить его собирается, как придет он с работы… — Романов окинул взглядом Чулым, остатки тумана, что легкой белесой рванью еще тянулись по другой стороне реки. — А ты куда плавал, а? Ранняя птаха…
— Так, ранняя пташка носок прочищает, а поздняя глаза продирает… Прикидывал, где мату формировать будем.
— Где советуешь?
— А выше заводи, где Пана удит. Глубина там подходящая — самое место!
— Пожалуй, — согласился Тихон, досадуя на себя за то, что пришел на реку позже Александра Петровича.
Помолчали. Бригадир лениво кивнул на реку.
— Гляди… песочком да илом спеленута, стальным шнурочком повязана — лежит, хоть что ей!
Начальник опять метнул взгляд на реку, на длинное, двухсотметровое тело маты.
— Пока эту ляльку распеленаем, пока снимем такелаж…
— Береза — главное! — со вздохом поддакнул Швора. — Понянчимся с ней, ох и хватим мурцовки!
Романов хорошо думал об Александре Петровиче. Заботный он, Сашка. Каждый день, чуть свет, он на Чулыме. Придут рабочие, а у него уже для каждого дело определено и каждый на своем месте… Когда только он бриться успевает… И рубашки на мужике постоянно чистые — жена доглядистая…
В прибрежных, сырых еще тальниках задвигалось, зашумело. Появился Бекасов с плотогонами, пришли женщины, и тотчас ожила от громких людских голосов утренняя река.
Тихон торопился предупредить Швору:
— Мне, Сань, сейчас на берегу повертеться надо, в лодку позже сяду… Ты уж тут сам командуй, не впервой!
— Да зачем вы в лодку… Вам бы успевать досматривать за работой.
— Какими глазами буду досматривать… Нет уж, я со всеми, за весла возьмусь. А на разговоры да распоряды — всегда выберу минутку.
На тропинке показался на костылях Виктор Комков.
Начальник с тревогой следил за лицами рабочих. Нет, никто особо не пялил глаз на увечье фронтовика, никто не оказал ему видимой жалости. И — правильно, черти клёвые!
— А я под твое начало, Витек! — весело объявил Романов. — Бери, пока напрашиваюсь…
— Согласен! — усмехнулся Комков, встряхивая на костылях свое грузное тело. — Еще кто в мою завозню?
— Вон, Дарья Фроловна называлась, а потом Логачев хотел. — Комков поднял на Семикину глаза, улыбнулся. — Как, Фроловна? А может, кого помоложе?.. Не пустую лодку гонять… Не тяжело придется?