— Да как я мимо, когда нельзя! Мата, мата фарватер загородила. Ну, вот! Опять двадцать пять, опять за рыбу деньги… Алло! Заявляю: фарватер загорожен! Не пойду же я по росе, воду, воду «Ударнику» надо!
Хлопнула за спиной дверь. Капитан весело объявил:
— В камбузе порядок! — и ткнул Тихона в бок. — Врать ты меня вынудил про фарватер…
— Иван Павлович… — обливался радостью Романов. — Поставите на место головку — это ж для нас… Сам знаешь!
— Трави баланду… — ворчал старик. — Всех нас Чулым на одной волне качает, что речников, что сплавщиков… Война, как не помочь!
…Баржу оставили, как и предполагал Тихон, на Черном яру. Освобожденный от груза, «Ударник» быстро побежал вверх и скоро ткнулся своим высоким черным носом в левый, зисинелый яр напротив затонувшей маты. Почти рядом работала на берегу бригада Пайгина. Толстое стоящее тело ворота уже торчало над черной шапкой вырытой земли.
Начальник стоял на капитанском мостике рядом с Шишкиным.
От маты к пароходу неслась лодка. Швора еще издали махал рукой.
— Груза[6] вынули!
Лодка сделала крутой разворот у притихшего колеса парохода, и бригадир закричал взахлеб:
— Бекасов с ребятами постарался… И такелаж сняли. Можно учаливать головку!
— Молодцы! Спасибо, Саня! Слушай, Кимяева сюда. И торопись с учалкой, мешкать некогда.
…Грязный, а более того — мокрый, Костя стоял на чистой палубе с самым смущенным лицом. Широкие брезентовые штаны уродливо пузырились на его коленях.
— Наслежу я тут… — замялся парень.
Романов спустился с капитанского мостика вниз.
— Швабру не видишь… Вот так, пошли!
В каюте капитана Тихон махнул рукой на тяжелый судовой стул.
— Садись-ка… Выпить хошь?
— Нет, за плечо вылью! — белозубо улыбнулся Костя и бережно принял рюмку.
— Зажуй! Хлеб ломай… И окуня бери, окуньки-то мои… Костя, рыба нужна… Да, речникам. Сам видишь могли бы и мимо пройти, а Шишкин остоповал. Отблагодарить команду надо, тоже ребятки на пайке сидят. А потом завтра-послезавтра юльские нагрянут — стол-то наш. Ты на Долгом, говорят, рыбалил. Как там?
— Тихон Иванович! Вода в озере спала и густо, можно сказать, рыбешка ходит… Я за утро чуть не ведро надергал!
— Ну, слава те господи… — начальник затаенно ликовал, — выручай, рыбка… Костя, взрывник ты у нас…[7] Удочкой, сам понимаешь, на сорок человек не надергаешь. Черкну записку — аммонал и запальный шнур получишь у Михайлова. Пустые бутылки — это сам найдешь. Обласок увези на озеро, рыбу-то с обласка собирать будешь. Запрягай две телеги: обласок, бочка, соль… Засолку делай там, на озере. Вот и вторая записка — соль Петлина выдаст. Слушай, соли у тебя будет много… Ну, себе-то все равно возьмешь… Ты удели Нефедихе, понял? А после отнесешь ей и рыбы. Как бы от себя, — ты же дружил с ее Ванюшкой… Торопись в тайгу. Чтоб Шишкина утром застал!
— Тихон Иванович… — Костя склоняется над столом, почти шепчет: — Глушить рыбу аммоналом — это как?..
— Вон ты о чем… — Романов схватил Кимяева за рукав робы. — Знаю, паршивое дело… Но мы же не спекулировать рыбой. Люди работают для фронта, жрать-то им надо. Бери хлеб, пожуешь в дороге. Ну, удачи!
«Ударник» осторожно отвалил от берега.
— Вперед… Тихай!
Шишкин, серьезный, неприступный, сам стоял за штурвалом, то и дело наклонялся к переговорной трубке, отдавая скупые приказания в машинное отделение.
Будто припугнуть хотел пароход мату, что виновато вытянулась на прибрежье. Выкинул в светлое небо черный столб дыма, крикнул густо, подрагивая своим железным нутром, зашипел белым паром. В кружках иллюминаторов, как в глазах, бились озорные светлячки голубой чулымской воды.
Снова застучали плицы колес.
На носу парохода матрос вытаскивал из воды полосатый водомерный шест-наметку, мальчишеским звонким голосом кричал капитану:
— Подтабак![8]
— Не маячит…
Все ближе подбирался «Ударник» к мате. С кормы кинули конец буксира. Застучала нарезкой шестерен лебедка, и трос торопливо начал сползать за борт в широкую лодку Шворы. Хватчики дружно, в три весла, ударили по воде. Вскоре они возились уже возле кнехта головки маты.
…День угасал. Мягко засинелась вода Чулыма, потемнели тальники за неровным поясом берега. Держась за бортовой леер, Тихон чувствовал, как дрожал от натуги маленький старый пароходик, как старательно тянул он за собой напряженную нить буксира.
Сплавщики и плотогоны что-то закричали на головке. Шишкин понял, опять склонился над переговорной трубкой. «Ударник» с шумом выдохнул белесый столб дыма, напрягся еще раз, и Романов тотчас уловил ту, первую, подвижку головки, ее срыв с песчаной косы.
6
Груза — тяжелые цепи, которые опускаются на дно реки для торможения хода маты в особо опасных местах.
7
Взрывникам по весне на сплавучастках приходилось спасать лес зимней сплотки. Чтобы его не унесло вместе со льдом, речной лед взрывали аммоналом.
8
Слова понимаются как результат промера дна реки. В первом случае — дно близко к днищу судна. Во втором — дна реки наметка не достала, можно идти вперед.