— Пошла-а-а! — сумасшедше закричал снизу молоденький вахтенный матрос.
«Ходи, ходи, милая!» — весело кричало внутри начальника.
…Белый просвет воды все увеличивался между длинным телом маты и тяжелым квадратом головки с большим васильяновым колесом для поднятия грузов, крохотной тесовой избушкой для плотогонов и широким земляным ящиком для костра.
Пока не установили головку на новом месте, Шишкин не выпускал штурвала из рук — маневрировал сам. Наконец он передал его помощнику и, вытирая со лба испарину, подошел к Романову. Оглядел притихший, вечерний Чулым, оказал устало:
— Вижу, опять туман падет… Вчера ночью шли, едва-едва бакана маячили. Однако постою у вас ночь.
Тихон принялся уверять, что туману обязательно быть, что Чулым впереди — одни вилюжины, да что капитану говорить! Конечно, в Боровом ночевать! А утром подоспеет рыбка для команды…
— Да мы разве из-за еды… — помрачнел капитан.
Начальник будто не слышал этих слов.
— Иван Павлович… Может, банешку закажем Фаине, а? Банька у меня… На каменку квасу плесну. И налимью уху сварганим.
— Тишка-а, чалдон! Ты ж бес-искусите-ель!..
Банька задалась, гость попарился вволю, все стариковские косточки любовно прогрел.
В охотку и Романов исхлестал о себя веник. Разошелся, выскочил в предбанник, ушат холодной воды на себя бухнул и опять на полок… Шишкин мылся на полу. Распаренный, умиротворенный, только ахал и головой качал, глядя, как полыхает огнем большое крепкое тело начальника участка.
А за столом Иван Павлович не засиделся: вахта у него с утра, да и распустила баня речника, неодолимо на боковую захотел.
Тихон проводил капитана до самого парохода и, только от воды на берег поднялся, как остановила его Никольская, он не сразу узнал ее.
— А я за тобой.
Романов насторожился, не знал что и подумать. В такое-то время — зачем он учительнице?
— Поубавь-ка шаг, дорогое начальство… И вороти налево, налево. Да, ко мне…
Никольская уловила замешательство Тихона, приглушенно заговорила:
— Сидит у меня один товарищ… Попросил собраться коммунистам. Ну, а ты, как руководящий. Тоже, естественно, приглашен.
Над Чулымом темнела глухая безлунная ночь. В тишине только и слышалось, как утробно, глубоко вздыхали коровы, лежавшие прямо на песчаной мякоти улицы, да изредка покрякивал где-то в соседнем болоте неугомонный дергач.
— Хочешь знать, кто у меня? — уже на подходе к дому опросила Никольская.
Тихон тут же отозвался. Именно об этом он и думал всю дорогу.
— Кого принесло? А почему ночью, почему у вас собираете?
— Былин приехал.
— Зачем же он крадучись? Посидел бы у меня, в конторе.
— Об этом он сам тебе скажет.
В школьном доме, что стоял на отшибе, у самого Чулыма, светилось только одно окно. В прихожую из кухни собранно шагнул молодой коренастый мужчина. Участковый уполномоченный Былин был без формы, в черном, узком пиджаке, старых брюках и легких ичигах с рыжими брезентовыми голенищами.
— А, хозяйка явилась…
— Явилась не запылилась…
Никольская заглянула в кухню.
— Вы уже здесь, Николай Васильевич… Я сейчас свет зажгу, проходите в комнату. А ты, Тихон, чего застрял у порога?!
Романов бывал у учительницы еще школьником. И все за книгами. Летом-то, понятно, читать времени нет, а в зимы захаживал частенько.
В большой комнате Олимпиады Степановны всегдашняя пугающая чистота. Рабочий стол у окна, большой застекленный шкаф с книгами, на серых полосах обоев несколько цветных литографий в хороших рамках. Посредине комнаты другой, круглый стол, застланный пестрой ковровой скатертью. Керосиновая лампа под широким абажуром хорошо освещала яркий рисунок больших диковинных цветов на ворсистой ткани.
Никольская хлопотала на кухне, постукивала там посудой. Былин вертелся на стуле и жаловался Тихону:
— Мне домой плыть, а она с едой занялась!
Белобородов поднял от газеты маленькую сухую голову, кашлянул и осторожно вмешался в разговор:
— Что нового в Озерном, в сельсовете?
— Какие у нас новости, — покосился Былин на радиста. — Бабы от похоронок ревут.
В своем неизменном черном платье с узким белым воротничком вошла Олимпиада Степановна, принялась расставлять на столе тарелки. Поправила волосы и смущенно улыбнулась.
— Ну-с, мальчики, устраивайтесь и не взыщите за ужин. А давно у меня столько мужчин в доме не собиралось. Молодею я с вами, право!