— Ладно, Михаил. Чем можем — всегда поможем! — согласилась Никольская и поднялась из-за стола. — Ну, мальчики… Кажется, наговорились вдоволь. Я и вас утомила, и сама устала. Тихон, у тебя хоромина большая, приюти Михаила.
Романов пожал плечами.
— Я — пожалуйста.
— Не-ет уж, домой махну! — твердо возразил Былин и тоже встал. — Мне ж по течению… Выкинусь на середину Чулыма, а там и клади весло. Дотянет к утру. Ну, извините, товарищи, что задержал — служба! Я почему так, почему втихаря-то явился и сюда вас позвал… Вдруг Кожаков где-то здесь хоронится, а как связан с кем в поселке… Зачем мне лишний раз мозолить глаза людям.
Олимпиада Степановна подала Былину плащ.
— Осторожней на реке, слышишь, Миша!
— Не впервой! — махнул рукой Былин.
Учительница провожала.
Былин и Белобородов сразу же бесшумно исчезли в плотной темноте ночи. Тихон задержался у калитки.
— Вот уж не думал, не ждал… Узнается про Кожакова — на весь Чулым пятно!
— Еще какое пятно… — согласилась Никольская и вспомнила: — А Михаил-то на тебя с наскоком… Чем не угодил?
Романов не скрыл досады.
— Не люблю разговоров за спиной. Бывает: один раз только человеку не угоди, и все, все прежнее насмарку! Приезжает Мишенька на участок часто… Сегодня хлеба дай, завтра — жиров, послезавтра — сахарку подкинь… Не сумел я сразу отказать, жена, знаю, больна, ребенок, тещу Мишка кормит… Ну и решил Мишенька, что я обязан ему подносить. А тут с вами случай, за талоны-то отругали… Погляжу, а Рожков тоже живет как свят дух. И говорю себе: честно, так честно! Отказал Былину, а он обиделся, конечно. Вот теперь и колет в глаза при всяком случае.
Никольская вздохнула в темноте.
— Учились вы у меня с первого по пятый вместе, вместе потом и седьмой кончили… Росли соседями, а такие теперь разные… Ну, ты-то всегда рядом, одерну, когда надо. А Михайла, знать, у себя в районе чиновной-то спеси набрался. Вот такого и заставь богу молиться… Уж непременно лоб расшибет. А дай-ка ему волю, выплывет он на большую воду — беда! Опасным станет! Ну да ладно, возьмусь я за него… Ты смотри у меня, без паники! Что бы ни случилось, в обиду я тебя не дам. В случае чего не смолчит и Белобородов. Он у нас тихонький — это верно, но голова у него крепкая. Говорила тебе, Тихон, — пора, вступай в партию! Понимаешь, за правду все-таки легче драться на равных. Ты дерись, когда надо, дерись! Без этого жизнь, понятно, спокойнее, но чертовски подлая!
Романов крепко пожал Олимпиаде Степановне ее прохладную ладонь.
Спящий еще поселок будили петухи, и Костя с гордостью отметил своего горлача — старательно тот кричал побудку, высоко, без захлеба, забирал голосом.
— Орешь, петушина! — ворчал парень. — А того, мохноногий, не знаешь, что не кемарил еще хозяин…
Игренька устал тянуть тяжелую телегу. То ехали темным бором, и колеса стучали по корневищам старых сосен, то прыгали по болотным кочкам… Теперь, когда Кимяев выгрузил в клубе рыбу, мерин выказывал нетерпение: резво, без понукания, трусил к конному двору, чтобы распрягли и спустили на выпаса.
Тощий конюшенный сторож возился в деннике, вяло убирал давний сухой навоз.
— Труженикам гужтранспорта наше с кисточкой!
Корнев вскинул худое бородатое лицо, не отозвался на шутку. Приставил к заплоту вилы, подошел, с передка телеги заглянул в пустую бочку.
— Мыть опять мне… Ладно, сполосну. А чего канителился всю ночь на озере? Или в прятышки с лешаком играл…
Костя уже распрягал, ухмыльнулся.
— Ты, дядя Федя, не бабка, а угадка… Так оно в точности и было! Спутал вчера Игреньку, вроде лучше не надо, а леший-то и снял путо с ног. Упорол коняга аж на Мотькину поляну. Вот и колесил, искал его до свету.
— За Игренькой глаз да глаз нужен. Бегово-ой, нравный конь! Постой, ты что, раззява… Не мог как следно чересседельник затянуть, а?! Гляди, хребтину сбил!
Озадаченный, Кимяев взглянул — правда… Сквозь темную, парную еще кожу лошади проглядывало яркое розовое пятно.
— Злыдень! — наскакивал Федор на Костю, и борода сторожа тряслась. — Романову доложу! Ведь это конь, конь! Э, да что вы, молодые, теперь знаете о лошади!..
Унылыми глазами парень глядел на Игреньку, робко оправдывался:
— Темно… Кажись, ладно и запрягал…
— Я те дам… Ка-ак вытяну по спине перетягой, и жаловаться не пойдешь!