Петя не шел, а летел от Никольской, счастливый от того, что она всегда рядом. Как знать, может, и не рисовал бы он вовсе, не живи Олимпиада Степановна рядом. С самого первого класса подталкивала она его к карандашу и краскам.
…У него была припрятана банка зелени и неполная бутылка олифы. Весной ездил с бумагами в сплавконтору, как раз ремонтировали там директорский катер, он и выпросил — у моториста Жукова.
Что можно зеленью? Покроет легонько каску бойца, тоже и шинель — похожести будет больше.
Не ждал Петя, а зашел Романов. Начальника, знать, беспокоил этот щит. Юный художник разведенной в керосине печной сажей выписывал пальцы правой руки бойца. Тихон мельком взглянул, потом отошел к стене сарая, сощурился и посмотрел еще раз. По-мальчишески облизнул губы, языком поцокал.
— Что оказать, когда нечего сказать… И похвалил бы, да курносый нос совсем задерешь… А стихи-то придумал сам?
— Сказала Олимпиада Степановна, что сойдут…
— Молодчага!
Гордый, Петя размашисто полоскал в керосине кисть. Он кончил работу. Как всегда, начальник бежал куда-то. Уже в дверях сказал:
— Возчика нет, сходи за лошадью, отвезешь и прибей сам. Как где? У Боровой, там уже столбы вкопали. А тяжело одному — пацанов кликни. И вот еще что… В клубе нары ставят — последи там за всем, а надо будет, и распорядись.
Петя остановил начальника.
— Тихон Иванович, скажите вы Варваре Фирсовне…
— Что я должен сказать Варваре Фирсовне?
— Бумаги-то у нас чистой, сами знаете, нет. Из архива дерем, на газетах пишем, а то и книги Варвара Фирсовна приносит… Теперь она Гейне принесла…
— Это кто такой будет? Убей не знаю!
— Поэт. Германский.
— Германский…
— Тихон Иванович… Да это такой поэт, как наш Пушкин Александр Сергеевич. Гейне тоже призывал к свободе. И на тех же немцев, которые плохие, критику наводил. А Варвара Фирсовна, она такая…
Романов вздохнул.
— Клевцову тоже, брат, понять надо. Жениха у нее убили… Согласен, книгу Гейне рвать никак не годится. Такого поэта беречь резон. И — сбережем!
— Возьмите у нее, будто почитать…
— А я и почитаю, у меня, знаешь, хорошая книжка не залежится!
— Потом мне, ладно?
— Все, заметано! А вечером передовую для стенгазеты отдам. Зайди!
…Телега медленно тянулась поселком, облепила ее малая босоногая ребятня и шумела. Толкались, вытягивали мальчишки и девчонки худенькие шеи к щиту, восхищенно глядели на Петю. Тот что побойчей, Васька Владимиров, спросил:
— Петь, праздник, что ли, будет? Лозунги везде понавесили…
— Праздник! — торжественно ответил Петя. — Вон, на реке, праздновать начинаем. И гостей ждем!
Двумя часами позже юный художник укрепил у клуба и второй, несколько меньший щит. На теплоте чистого дерева броско, веселой красной охрой пробежались всего две строчки Петиного же двустишия:
Довольный мальчишка бросил на телегу молоток, оглядел поселок и голубой разлив Чулыма, по которому плыл караван тяжело груженных березой лодок.
«А что… Покоряются!»— еще раз утвердился в мыслях Петя и улыбнулся всем своим круглым курносым лицом.
Еще до обеда пришла к Боровой Варвара Клевцова и объявила Романову, что зовут в контору — ждет лесхозовский, срочно бумагу подписать надо, а какую — она не знает.
Лесничий привез акт на передачу участку черемухового колка, борские уже несколько дней рубили черемуховые сучья на вицы, и рубили без нужного на то разрешения.
Акт подписали минутным делом. Трофимов поворчал за самовольную порубку, а потом напросился обедать, и Тихон повел мужика домой. Случалось, сам приезжал по делам в лесхоз, и тот без угощения начальника сплавучастка не отпускал. Пришлось сходить в магазин за спиртом. Угощал Романов Трофимова недолго, гость и сам понимал, что распивать чаи хозяину некогда.
…Ласково пригревало на дворе солнышко, береза серебряным глянцем листвы у крыльца плескалась, спиртик у начальника по жилам разгулялся игриво — хорошо!
Тишина в поселке, безлюдье. Только ветер по уличной дороге пыль вихрит, швыряет серые заверти в жердяные прясла огородов.
Пить захотелось. Завернул Тихон в летнюю кухоньку, хватил ковшик холодненькой, взглянул в зеркальце — Фаина у окошка приспособилась — и загрустил. А и было отчего: лицо краснотой занялось и что выпил — по глазам видно. Не след казаться хмельным на реку! Как он на Дарью Семикину посмотрит, она же за него тюльку из холодной воды сейчас таскает…