— Пошли?
Женщина опустила голову.
— Нельзя нам с тобой, Тихон… Фаина твоя, как кошка, на дыбошки встанет, только что глаз не дерет. Пришла эт-то в ларек, дождалась, когда все ушли, и понесла такое на меня…
Романову вдруг стало весело.
— Вот не знал… А ты что?
— Тоже поднялась да и бухнула: люблю! Я всегда напрямик… Это у тебя, Тишенька, характеру-то нет. Все думаю: чем новый начальник рабочих к себе привадил — слушают! А ведь и ругаться-то ладом не умеешь.
Тихон потемнел лицом.
— Зато свекор твой, Кожаков, на людей гайкал. Редко с кем слово начинал без мата. Что, так и будем стоять?
Петлина подхватила на руку ведро с ягодой, и они зашагали берегом Чулыма.
Романов приотстал, с мужским любопытством смотрел на женщину. Толстый свитер и короткая черная юбка хорошо облегали невысокую подвижную фигуру Нины. Она и в сапогах шла легким пружинистым шагом.
Петлина остановилась, с ленцой повернула красивую голову и грустно улыбнулась:
— Давай-ка ходи рядком и не гляди, как мышь на крупу. Посватал бы вовремя…
Тихон вздохнул, вспомнилось все то, что хотелось давным-давно позабыть.
— У тебя же на дню семь пятниц было — спробуй понять! А потом я лес шпалозаводу сдавать уехал…
— Пой, Тишенька, пой… — Петлина усмехнулась. — Ты каковский… Тебя, как бревно, багром тянуть к любви надо. А меня, меня успевай бери… Вот теперь и кусай локоть, друженька, и любись со своей сушиной, что зовется Фаиной…
В Романове поднималась давняя, невысказанная еще обида. Он остановился и едва сдержался.
— Тебе что, приспичило тогда? Невтерпеж стало, а?! Слышу в сплавконторе — замуж выскочила… Да приехал бы, и сговорились!
Петлина опять опустила голову. Полные, яркие губы ее вздрогнули.
— И то… Виновата я, Тиша. Голову мне затмило. Ты лес сдавать уехал, вестей не подаешь. А тут отбою от Генки нет. Прихожу однажды домой, вот те на — сам Кожаков припожаловал! Слово за слово — сватать черт принес!
— А ты и рассолодела… — Тихон ринулся вперед. — Ну да! Как начальнику участка от ворот поворот показать, сыночка его обидеть…
Петлина догнала, заглянула Романову в лицо. В ее синих глазах блестели слезы.
— Пойми, Тихон… Посходили с ума, что отец, что мать. Ели поедом каждый божий день: выходи да выходи. Отец-то у нас, сам знаешь, зверной. Прибить грозился.
— Он что, чокнулся?
— Поил его Кожаков, сулил поставить бригадиром, а то и мастером вместо Михайлова. Михайлов уходить собирался с работы. Ну, а мне место продавца обещал. Послушалась, уважила стариков…
— Выгодно заложили тебя папенька с маменькой…
— Да, вот так вышло… От девичьей воли только и оставила фамилию. Будто знала, что не жить с Генкой. Да… месяца три прошло, и начал дурью маяться мой муженек. К парням, к тебе ревновал, а я ему невинной досталась… Слова добром, бывало, не скажет, после-то и руки распускать начал. Что синяки носила — это весь поселок не раз видел. Только и вздохнула, как на фронт взяли.
— Пишет письма?
— Пишет. Бесится, что ты начальником вместо его отца. А, пусть бесится! Я отписала, что ждать не буду. Раз уж попервости не пошло не поехало — на что надеяться? Случись, придет, чем докажу — что невинно жила?
— Ты подумай, Нина… — тихо обронил Романов. — Подберет война мужиков…
— А ты на что!
— Сын ведь у меня… — насупился Тихон.
— Запричитал… Да я тебе таких парней натаскаю, будь здоров! А что от Генки не понесла — не бойсь, не хотела!
…Теперь они шли сосняком, что зеленой подковой окружал поселок. В борике было сухо, тепло, податливо оседала под ногами толстая подстилка сухого беломошника.
— Устала я что-то… — небрежно призналась Петлина.
И Романову тоже хотелось присесть, но он не уступил ни женщине, ни себе. Внутренне не был готов к тому, что могло бы произойти сейчас.
Нина остановилась, поставила на землю ведро и вся потянулась к Тихону.
Он пересилил себя, отвернувшись, стоял жалкий, злой на свою нерешительность.
— Совесть не велит, Нина.
Петлина наконец пришла в себя. Долгим взглядом посмотрела на Романова. С ленивой издевкой сказала:
— Все-то ты примеряешься, что плохо, что хорошо… — Женщина вскинула тонкие ломкие брови. — Это какая еще совесть?
— А такая, Нина… Не шибко ли жирно нам с тобой будет… На фронте мужики гибнут, тут вдовы горем обливаются да каждый день в воде до сшибу работают, а мы с тобой на глазах у них счастье вить собираемся — это как? Да и заслужить надо счастье-то — так я думаю…
Петлина стояла с таким удивлением на лице, что Романов невольно позавидовал простоте ее мышления.