Подошли парнишки, потные, усталые. Жуков легонько обнял их за плечи.
— Отбой, ребята, хватит! Вот, товарищ Романов скажет.
— Комсомольцы есть? — обратился к ним начальник.
Парнишки кивнули:
— Недавно записались…
— Ну, друзья-кочегары… Агитировать вас долго не буду. Давайте работаем малость для маты. Видите, девчонки в воде бродят… А время вы в дороге нагоните, только покочегарить как следует… Чурка у меня порох, сами видите!
— Что дядя Коля скажет, он над нами…
— Скажим им, дядя Коля!
Жуков скорчил свирепую рожу. Дико сверкнул черными глазами:
— По местам… Раздуть самовар!
«Самовар» — черный цилиндр топливного бункера, что стоял за рубкой, задымил скоро. Треск двигателя подстегнул мужиков. Николай пропустил начальника участка вперед, выбрал конец причального каната, убрал трап и взял длинный шест, чтобы оттолкнуть катер от берега.
И тут, с яра, с перекошенным от ярости лицом скатился Иван Авдеич Гнездилов.
— Услыхал, мать его… — навалясь на шест, удивился Жуков.
У Тихона защемило сердце. Уж он готов был прыгнуть на берег.
Жуков почти оттолкнул его к рубке.
Катер отходил, корпусом, навально рассекал воду. В прибрежной, крученой волне болтался из стороны в сторону Гнездилов. Размахивая руками, ошалело кричал:
— Жуко-ов, приказываю-ю… Вертайся, Жу-уков!
В рубке, небрежно держась за штурвал, Николай рассмеялся:
— Командуй, начальник!
У Тихона спало напряжение.
— Запань надо обогнуть… У Боровой ковыряемся, правь туда.
Штурвальный наклонился над переговорной трубкой:
— Полный вперед!
На берегу Иван Авдеич Гнездилов дико выплясывал свою злость. В капитанских руках тоскливо бренчало пустое жестяное ведро.
Швора шел следом, едва только не дышал в затылок, и посмеивался.
— Твой бы смех, да на всех — не выдержал Романов. — С чего это ты, а, Петрович?
— Да Гнездилов-то, Гнездилов…
— Да уж… — Тихон улыбнулся в ветреной темноте, вспомнил и то, как выплясывал Иван Авдеич у такелажного склада, и то, как позже, пьяный, злым духом завывал на сумрачном вечернем берегу возле конторки участка. Жуков принял капитана на борт, когда катер уже кончил работу, а сплавщики собрались уходить домой.
Тальник поредел и оборвался. Густо пахнуло дымом, жильем. В поселке мерцали теплые огни.
Тропа развернулась дорогой. Легкие шаги Шворы заглушал тяжелый топот рабочих.
— Тихон Иваныч, клуб-то не обежишь?
Начальник был весел: все вышло по совету лоцмана Бекасова! Успели и понтоны пристегнуть к остаточному куску затонувшей маты. К утру Чулым слизнет из-под нее песок, и береза точно окажется на плаву.
— Боюсь, как бы спирт не прокис… Мне тоже полагается!
Загукали за спиной рабочие.
— Так, так, Иваныч!
— Да уж перетакивать не будем…
Маленький клуб распирало от шума. Только бригада Шворы да начальник и задержались на реке. Другие сплавщики уже успели сбегать домой, переодеться в сухое, скинуть раскисшие сапоги и теперь, в тепле, разговаривали, кто о чем.
У ведра со спиртом стояла Петлина. Рядом с ней, у стола, сидел Петя Куличков и требовал расписываться в ведомости.
— Тихон Иванович… Никуда это не годится! — взмолился Петя. — И вы накорябали абы как… А вдруг да ревизия, а как сличат росписи… Тихон Иванович, погорим, как миленькие, погорим. Похожести в росписях ни у кого нету!
А мы сообразим вот что… — Романов говорил для всех, говорил громко. — Мы того ревизора, конечно нечаянно, в Чулыме выкупаем. А потом поглядим… Да он и своей-то руки на бумаге не узнает!
Дружный мужицкий смех запрыгал от стены к стене.
Свет единственной висячей лампы освещал зальчик фойе плохо, но Тихон был рад этому. Когда принимал стакан от Нины, почувствовал прикосновение ее теплых мягких пальцев и, ощущая состояние особой радости, с веселой тоской подумал: «Ну, что в этих бабах такого, а? Чуть тронет вот так и поведет мужика, черт-те куда потянет…»
Глаза Петлиной сияли озорно, зовуче… Романов еще задержался у стола, присмотрелся к спирту и удивился — убавилось в ведре мало…
Нина сразу поняла немой вопрос начальника:
— Женщины не заходили — ребятишки у всех, скотина пришла… А мужики вас ждут.
— Это что за мода такая! — рассердился Тихон. — Без Романова и рука в рот не несет? Подходи, а то закрою лавочку.
— Налетай, народ, свой огород!..
Сплавщики повскакивали со скамеек и с веселым гомоном кинулись к продавщице. Неведомо откуда повытаскивали питьевую посуду, запахло луком и острыми солеными огурцами.