А Тихону хотелось бесконечно утешать ее, говорить какие-то ласковые слова — это он виноват в том, что до конца не поверил в свою любовь, упустил свое счастье. Но теперь все будет у них хорошо, отныне они навсегда рядом…
Он ничего этого не успел сказать.
Снизу, с реки, сквозь тугой посвист ветра явственно донесся сбивчивый стук весла о борт обласка, и по стуку, по тому, как плескалась волна о борт долбленки, Романов определил, что очень спешит и устал тот, невидимый на Чулыме, человек.
Внезапная тревога овладела Тихоном, он отстранился от Нины. Кто же это испытывает судьбу, кому жить надоело?
Чулым ярился в темноте глухо и зло.
Скрылась и опять в разрыве туч показалась луна, все тем же резким холодным светом облила берег, маленькую конторку участка, а за ней, в отдалении, — дощатую стену высокого такелажного склада.
Лунный разлив из под яра перерезала черная, бегущая тень, и начальник тотчас узнал Швору — лаковый козырек кожаной фуражки выдал бригадира.
Будь это чужой — мало ли кого ночь на реке застигнет, — Романов не очень бы взволновался, но Швора… Его-то зачем понесло на реку в такую погоду? Странно, из клуба быстро смотался… Постой, а может, с с Кожаковым стакнулся?! Ну… Самое время прижать к стене Швору, спросить напрямик…
Тихон выпустил теплую мягкую ладошку Петлиной.
— Ступай домой. Ну, чего ты так на меня уставилась? И не плачь, не надо… Завтра увидимся и обговорим, все обговорим!
…Он кинулся наперерез бригадиру. Швора опешил, сдавленно вскрикнул!
— Какого черта… Ох, и напужали!
Начальник вцепился маленькому бригадиру в плечо своей широкой цепкой рукой.
— Ты как на помеле летишь, испуганный… Куда?!
Александр Петрович сжался, осел под тяжелой рукой.
— К вам бежал… Хвост маты раздергало!
Пораженный, Романов встряхнул бригадира.
— Ты чего это буробишь?!
Швора наконец высвободился из-под руки начальника.
— Гнездилов, сволочь, по старой дружбе сделал! Его как раз вахта сейчас, он за штурвалам стоял!
— Паузком?
— А то! Восемь последних донок с березой с ходу сорвал. Одну, видно, зацепил, а там и другие повело… Троса-то наши — обрывки одни.
Узок к осени фарватер Чулыма. Широкая лента маты у левого берега — проход и вовсе крохотный. Только после окончания формировки всей маты накрепко ошлангуют ее толстым стальным тросом…
Тихон вывертывал руками ремень на фуфайке.
«Шишкин-то провел баржу на низ — комар носа не подточит… Ба-аржу ведь! Ну, Ванечка, ну, Гнездилов, попадешься ты нам…» — Романов заскрипел зубами, сказал уже вслух:
— Я этого так не оставлю. Рапорт Иванову завтра подам!
Александр Петрович сыпал словами:
— Ладно, что я из клуба ушел сразу… Так и гнало из-за стола. Подхожу к дому: ветрина, а слышу, катер на низу тарахтит. Бегу на самый берег, глянул — нет бокового сигнального огня на мате! Схватил веслишко и в облас… Гнездилов, Гнездилов напакостил! Он же злой на нас!
Бригадир говорил Что-то еще, но Тихон уже не слушал. «Дела-а-а… Только этого не хватало! Не то, так другое, не другое, так третье… Восемь плиток с березой уносит вниз по Чулыму… А на рейде сплавконторы при сдаче маты каждую тюльку считать будут… Он же тут у тополя стоял… И как не догадался взглянуть, увидел бы, что последнего, бокового сигнального огня нет… Чего теперь… Сколько же лодок послать вдогон? Пять, пожалуй. Скорей управятся мужики!»
Начальник уже вздыбил себя, почти кричал:
— Давай живенько к Михайлову, он уже дома… Канаты у него в складе — быстро их на берег! Фонари не забудьте. Бего-ом, Сашка!
…Васька Шамякин все еще играл в клубе. В плотной толчее фоминских и поселковых девок лоснилось сияющее лицо Кости Кимяева.
— Ко-онча-ай!
Гармошка коротко пискнула и умолкла.
Романов распахнул двери в зрительный зал, в кружке сплавщики по-прежнему мирно гудели голосами.
— Мужики, авари-ия! Двадцать человек, кто помоложе… К Боровой, на лодки. Скоренько, скоренько, черти клёвые!
Сплавщики бросились из-за стола в фойе к печке — там, в углу, сохла их мокрая обувь и одежда.
— Железяку на столбяку-у-у! — блажно заорал из-за спины Романова Костя и первым метнулся из клуба, — парню надо было сбегать домой, переодеться.
Уже на веранде клуба Тихона Перехватила Дуняшка Пронина, уцепилась за его рукав.
— Иваныч, нас-то бери. Чем девки хужей?!
— Ку-да! Плитки сорвало… Мужики и те до смерти ухойдакаются… Спа-ать! Завтра чуть свет — на реку!
Он забежал домой, сменил белье, штаны, переобулся в запасные сапоги. Сплавщиков нагнал у самой Боровой. Они опускали у шапок уши, ежились на пронизывающем ветру.