— В первых числах мая, только мы праздник отгуляли… Нам уж на обед со сплотки идти… Глядим, начальник участка шарашится на берегу, волокет обласок к Чулыму, а сам пьяный. Видно, уж судьба, что Павел Соков рядом оказался. Он не выходил на работу в тот день, в отгуле был за праздник, лодку свою конопатил. Кричит ему Кожаков: плавь на ту сторону! Ну, в другой-то раз начальник бы и сам добрался до бакенщика. Навадился он медовуху у Червова пить, зимой частенько гостевал. В тот день, помню, — холодина, ветер взыграл, беляки по Чулыму ходуном… С реки слышим, отговаривает Соков начальника — куда там! Матыперемать, приказываю, по работе мне надо…
— Так и не отвертелся Пашка?
— Да ведь он какой, Соков, был. Одно, что каждому угодить готов, а тут сам Кожанов строжится. Ну, отчалили и, считай, уж переплыли. Снесло, правда, обласок стрежью, как раз вот сюда подтянуло, к заводи, а весной в эту заводь не попадай — крутит будь-будь! Не доглядели мы… Павел ли оплошал, Кожанов ли, пьяный, обласок завалил… Глядим, накрыло мужиков, уже и головы поплавками на волнах… Да… Обласок-то хоть и зачерпнул сильно воды, но держится на плаву. Успели, ухватились мужики за борта и сгрузили, конечно, посудину, пошла она вниз. Дальше, дальше и вспоминать-то страшно. Распорина в обласке, видно, слабо держалась, выхватил ее Кожаков и давай Павла по рукам… Как тот кричал! Отпустил борт… Плавал он, знаю, никудышно, вырос-то на Алтае, в степях… Ну, и сапоги, фуфайка — не хватило сил до берега, завертело в заводи…
Былин пытался завернуть цигарку.
— Вы что же?
— Дак, вначале думали, что переплывут. А после и кинулись в лодки, да Чулым-то весной сам знаешь какой, не вдруг перекинешься. Искали, искали в тот день Павла — с концо-ом!
— С того и повело Панку?
— С того самого часу. Она ж с нами работала, все видела. Кинулась с понтона, хотела решить себя. Вытащили из воды, а у ней в глазах и свет другой… Скажи, умом тронулась, а вот не забыла, зло-то на Кожанова осталось. Да, Пана проходу ему не давала. Он, может, и в добровольцы через это надумал. Подкараулит баба и кидается — отдай Павлика! Один раз еле оторвали от начальника — задушила бы!
Михаил тоскливо вздохнул:
— Откуда сила в таких берется! Дернуло же меня на эту сторону плыть — отрежь, думаю, понесет скорей…
— А я о Пане не подумал… Она ж тут каждое утро рыбачит!..
В поселке, за рекой, дружно ожили трубы, и, глядя на голубые столбики дымов, Романов вспомнил, что надо спешить, надо что-то делать с утопленниками.
И Былин увидел, что поселок просыпался. Он встал, растерянно посмотрел на густую синь холодной осенней воды.
Тихон тоже поднялся и объявил:
— Пану в поселок повезу, похороны честь честью. Оно и ладно: сама отмаялась и сестру отмучила…
— Спросят что и как…
— Обязательно спросят, тут и гадать нечего. Только, надеюсь, что поселковые вину на меня не повесят. Все знают, что Пана рыбачила тут, а удила-то с обласка. Мало какое затменье ей в голову пало… А об этом… И жил, и умер позорно. Он сам свою жизнь перечеркнул, как из армии сбежал. Закопай, чтоб на весь наш Чулым не вонял!
Былин схватил Тихона за плечо.
— Как закопай… Незаконно, доложить надо!
Романов скривил губы:
— Гляди, законник какой объявился… Нас время, время оправдывает! В конце-то концов и так посудить — это Пана правый суд вершила. Пожил бы ты с ней рядом, нагляделся, не так бы заговорил… Дальше… Кто Кожакова, кроме Кости, видел? А никто! С Кимяевым я улажу, а за меня будь спокоен, — не побегу на тебя с доносом. Это дело все равно уж закрыто и на все тесемочки, как видишь, завязано…
— В районе что скажут…
Тихона начала злить плаксивость Былина:
— Бестолочь ты, Мишка! Загнусил… У твоего начальства одни же догадки были, что Кожаков здесь мог оказаться. О пуговице ничего не докладывал?
— И не заикался.
— Тогда каку мать… Не было у нас дезертира. Не было! Пошли, отслужили панихиду, помянули покойничка…
Истощенный голодом и болезнью труп Кожакова был легок, мужики без труда подняли его на яр и оттащили в кусты.
Романов перевел дух.
— Гляди, вон, за матой, воротушка белеет. Пайгин там с девками работали… Инструмент убрать не успели — беги! Закидаешь, лопату потом на место верни. Смотри, кустами держись. Скоро рабочие на реке появятся. Кончишь и схоронись до вечера. Только обласок свой спрячь. А дальше так: тебя тут не видали и не слыхали!
…Чулым сверкал солнцем. Светлую голубизну неба со свистом стригли пролетавшие утки.
Тихон плыл навстречу течению, плыл мимо новой маты, пересекал реку напротив конторки участка. Позади толчками подвигался на буксире из брючного ремня второй обласок. На его чистом смоленом дне с роспуском льняных волос лежала Пана Сокова. Обсохшее лицо ее было спокойно и даже красиво — таким его и помнил всегда Романов.