«Ну что же… В войну все солдаты. Значит, пойдем грузить».
Так я подумал, а сказал-то совсем другое:
— Воскресенье завтра, за луком хотели сплавать. Лодку сегодня законопатили…
— Да, лучку бы сейчас, — тоскливо вздохнул Дениска и присел на крыльцо.
Мы, поселковые ребята, были голодны уже два военных года, и та, желанная, сытость постоянно терзала нас своей недоступностью.
— Хорошо бы, Дениска. Толченого, с солькой…
Лук… И сейчас, через много лет, часто вспоминаю о нем. Бывало, веснами, когда уж совсем туго приходилось — огороднего-то еще нет и рыба удочкой не ловилась, — очень выручал поселковых лук, что растет на заливных лугах Причулымья. Бывало, привезешь, а он сладкий… Мать изрубит его в селенке, круто пересыплет крупной солью траву, постоит она в деревянном ведре, и появится в солонине та, луковая, горчинка. И ешь, таскай ложкой вволю…
— Ну, я до дому, — объявил Дениска, тряхнул своей рыжей головой и сорвался с крыльца, — Скажу тятьке, что пионеры согласны, выйдут работать.
— Так и скажи!
Пришла со шпалозавода мать, зажгла керосиновую лампу, повеселело в бараке. Уставшая после смены, достала три картофелины и принялась варить щи на троих. Вода да картошка, правда, горсть квашеной капусты в чугунок бросила. А заправить-то нечем, рыбий жир и тот давно кончился…
Стояла мать у плиты, помешивала в чугунке, а я рассказывал, с чем приходил Дениска.
— Как не помочь заводу — надо! — кивнула мать. — Хорошо, и хлебушка наедитесь, — порадовалась она. — Полкило дадут, да свои, иждивенские… Опять же и обед из столовой. Ну, ребятишки, вам что завтра не жить! А ты обеги, обеги свою малую кадру. Давай, упреди ребят.
…Поселок зажигал огни. Весенняя заря бледнела, ярче проступал за крайними бараками черный разворот тайги, в тишине, у Чулыма, резво вызванивали электропилы шпалозавода.
Мне надо было сходить только к Ваське Владимирову. Васька добежит до Шурки Коврова, а Шурка махнет к Вовке Коробкину, а уж Вовка дальше… Славно у нас с этим выходило. Про тимуровцев, про их цепочку, мы в книжке вычитали, Гайдар ту книжку написал…
Назавтра встал я рано — забота, понятно, с постели скинула. Выглянул в окно — не весело… Солнышко светит так, впрогляд, и, главное, ветер потянул с севера.
Холодно было на Чулыме. Река расходилась, глухо била грязной вешней волной в берега, трепались на ветру голые еще тальники и серые крикливые чайки.
Шкипер паузка Жилин, низенький, с вислыми желтыми усами старик, придирчиво оглядел мою команду и покачал головой:
— Эх вы, грибочки-рыжики… И разула-то вас война, и раздела… Ничего, потерпите, ребятишечки, сейчас и старому, и малому — всем полная натяжка.
Жилин обласкал глазами Шурку Коврова. Шурке было лет семь, он еще и в школу не ходил. Худой, с водянистыми отеками под глазами, мальчишка храбрился.
— И ты, Шурка, грузишь? Ну и ну…
— А что… Могу!
— Полкило хлеба не валяется… — тихо сказал понятное для всех Вовка Коробкин и опустил свои голубые глаза.
— Эт-то верно! — согласился Жилин и повел нас в трюм паузка.
Оказалось, что паузок частью был уже загружен бочонками с дегтем, так что работы предстояло не столь уж много.
— Вон туда складывайте, — показал Жилин. — Да ровней, чтобы болванка к болванке, чтобы после я не перекладывал. Ну, грибочки-рыжики… Начинайте, а я в контору завода пойду, мне бумаги выправить надо.
Он, однако, не ушел сразу. Вынес из каюты и изрезал для нас старую веревку.
— Налетай, братва! Все ловчей будет носить, а? Вязанками — да пойдет у вас дело!
Кое-кто из моих мальчишек приуныл. Раз уж работы немного, не до вечера — дадут ли по пятьсот хлеба?..
— Да какой разговор! — раскинул руки Васька Владимиров. — Для фронта грузим!
— Гитлеру капут! — хватил оземь фуражкой Дениска и первый пошел к штабелю болванок.
Я расставил мальчишек по местам. Кто уж совсем был плохо одет — тех в трюм, на укладку. Ветер в нутро паузка не задувал.
Шурка Ковров наотрез отказался идти в трюм.
— Поленницей же класть, не достану…
Мы понимали, малыш боялся, чтобы его не сочли лишним и не обошли хлебом.
— Ладно, подносить будешь. Только по одной болванке, слышь? И по трапу, по трапу осторожней!
Работали молча, муравьями сновали туда и сюда. Шурка старался сверх сил, и я пригрозил ему: