— Прогоню-ю…
Мальчишка едва не заплакал.
— Хлеба охота…
— Дадим хлеба. Ты вот что. Ты разведи-ка костер и следи, чтобы горело. Видишь, мерзнем!
Бросового дерева, палок, щепы хватало на берегу, и костер Шурка запалил знатный. Сидел он возле ярившегося на ветру огня и веселил нас:
Подошел к паузку скорым шагом бородатый мастер Сергеев, отец Дениски. Заглянул в трюм, оглядел остатки ружболванок на берегу и просиял своим широким заветренным лицом:
— Ну дак ладно, тимурова команда… Да вы прям по-стахановски сегодня — молодцы! Сейчас вам обед привезут. С хлебом-то как… Доставить или дотацию получите? Сколько вас, грузчиков? Шестнадцать… Так и запишем!
Мы, конечно, знали, что такое дотация. Это крохотные бумажные талончики на хлеб. На пятьдесят, на сто и на двести граммов… Их взрослым выдавали за перевыполнение декадных норм.
— Хлеб везите! — попросил я, зная желание мальчишек. Каждому хотелось принести домой не бумажку, а именно кусок того желанного ржаного хлеба — вот он, сами заработали!
А с хлебом к обеду что-то не вышло. В поселковой пекарне, видно, опять сломалась печь. Кормили постным борщом из кислой капусты и брюквенной кашей.
— А ну, тетя, кинь витаминчиков три по пять… — шутил Вовка Коробкин, голубые глаза его весело блестели. — Робя, наводи тело!
Столовская тетя бойко гремела половником, понимающе улыбалась. И верно, выходило, что три по пять. Пять граммов постного масла в борщ, пять в кашу и пять — сахару в чай.
— Ешьте, милые. Кому добавки?
После обеда мы опять грузили. Стало нам веселей. Животы полные, а потом и солнышко выглянуло. Как-никак майское это было солнце, пригревало уже хорошо.
Я задержался в трюме — Дениска не успевал укладывать болванки. Тут и тронул меня за плечо Васька Владимиров, спокойный такой мальчишка, во всем осмотрительный.
Мы стояли у сходней. Снаружи, в смоленый борт паузка шумно ударяла тяжелая чулымская волна.
— Видел? Чего она тут кружит? Кружит и кружит. Воду пила, после сапоги мыла…
— Да кто?
— Да Поля!
И как я не заметил почтарку. Да когда мне! Я и таскал, и вот в трюме доглядывал…
Поднявшись наверх, я сразу увидел ее, Барабанову. Не любили у нас в поселке почтарку — похоронки из военкомата она разносила.
Как-то нехорошо стеснилось в пруди. Неспроста Барабанова возле нас топчется. Что мы ей, дети… Шла бы со своими вестями к старшим…
Многое понимали, мальчишки военной поры. Потому и насторожились, осознанная тревога разом коснулась всех.
Почтарка, маленькая, в длиннополом военном бушлате, в теплой шали, медленно вышагивала по отлогому берегу. Будь что будет! Я решительно подошел к ней.
— Газету отдать хотите?
— Могу и отдать…
Барабанова протянула мне районную газету, однако уходить не торопилась. Теперь-то уж все стало ясно… Мальчишки бросили работать, каждый понял, что несчастье вот оно, в этой черной прорезиненной сумке.
— Кому похоронная? Кому-у?
Не оговариваясь, мальчишки молча наступали на почтарку, теснили ее к дороге. Барабанова отступала, какая-то жалкая, бесконечно виноватая перед нами…
— Из военкомата… Вам, Вовка.
Вовка Коробкмн коротко блеснул чистой голубизной больших глаз, как-то разом обмяк, дернулся худенькими плечиками в серой фуфайке и спрятал руки за спину.
Пальцы мои дрожали, когда я вскрывал конверт. Точно, осиротел Вовка…
— Не надо, не на-адо! — вдруг закричал мальчишка и, согнувшись, замотал головой.
Мы замерли.
— Не хочу-у! — кричал Вовка и все мотал головой. — Уйди-и!
Я отдал конверт почтарке. Бледная, уничтоженная, она поправила шаль на голове, тихо пошла прочь.
Потрескивал потухающий костер, все так же порывисто хлестал по Чулыму холодный ветер, и над белесыми гребнями разгонистых волн тоскливо кричали суетливые чайки.
Вовка навзрыд плакал за поленницей болванок, и мы не утешали его. Мы не умели этого, а потом, ему надо было выплакаться.
Догружали паузок молча.
…Хлеб привезли, когда уже кончали работу.
Подошел Дениска и попросил у меня газету. Развернул на земле и положил в центр свою краюшку.
— Посмотрю-ка на тебя, хлебушко… — с радостью выдохнул он.
— И я… — опустился да колени возле газеты Васька Владимиров.
— А вот и мой кусмень! — протянул худую ручонку Шурка Ковров.