— Кто такие?
— Брат Семкин с дружками приезжает, стерляжьей ухи, вишь, захотели. Да они на одну ночь!
— Семка все в связи работает?
— Теперь уж капитаном на почтовом катере.
— А почему к тебе в гости?
— Семка упросил! Вчера бросил тут чалку, так и так: ублажи, Натолий, братца с компаньей… Не хотелось мне чужих привечать — тебя ждал, да Семке как отказать — продукты возит. Конешно, на мои деньги купля… А время-то! Стой ты, Семка, в магазине, после на катер мешок ташши, тут опять же причаливай — набегает время!
— Давно советую: раскошелься, возьми лодку с мотором. Раз-два, и слетал ты в поселок.
— Нет, Петка! Лодку-дюральку Натолий не купит. Родился в обласке, пошто его кину? Люблю тихо плавать, аха. Плыву тихо — все вижу, все слышу… А мотор? Он и воду портит, и думать мешат, и грудь студит. Песню свою и то не слышно…
Мы вышли из кухни. Августовский день был светел, мягко прошит золотом паутины и заткан перламутром высоких круглых облаков. Луговина над рекой с ее стожками сена тихо млела в последнем тепле короткого северного лета.
Я налаживал на крыльце удочки и нет-нет да посматривал за Натолием. Он так и не приходил в то обычное, в то ровное свое состояние таежного человека. Взялся рубить дрова, малость потюкал, да тут же и бросил. Подошел ко мне, повертел в руках яркие магазинные поплавки, похмыкал, глядя на растоптанные носки своих бродней, уныло сказал:
— Однако, в поселок сплаваю, хлеба куплю.
— Ну, счастливо!
Наладил я удочки, и тотчас мне захотелось посидеть у Чулыма. Конечно, давно отгорели июльские зорьки и редко теперь язь берет. А вдруг какой осмелится да клюнет — бывает!
Мне нужен был хлеб, любит хлебные катышки язь и в пору своего летнего жора.
Натолий убирал со стола после нашего завтрака… Я заглянул в большой дощатый ларь, где у стариков всегда хранились покупные продукты… Ну, Натолий… Хлеба в ларе лежало буханок пять или шесть!!!
Не знал я, что и подумать. Не помнил, когда это хозяин Сохачьего меня обманывал. За водкой разве махнул? Да нет, на спиртное он не падок, а потом, будет сегодня выпивка. Уж чего-чего, а этого зелья, знаю, городские припрут.
Куда же поплыл Натолий?
Что-то я не понимал его.
Тот, природный, внутренний такт, кажется, никогда не покидал хозяина Сохачьего. А сегодня что с ним?
Городские явились уже под вечер. Все довольно молодые, пестро и легко одетые. Похоже, они были заводские технари, их сразу же выдал малопонятный разговор о каком-то новом конвейере.
Вот всегда они так, наезжие. Вырвутся из плена своих цехов, прокуренных кабинетов, тесных квартир и как-то разом дичают на речных просторах. Приедут шумные, самоуверенные, с замахом на фарт… Без приглядки торопятся показаться местному человеку, торопятся с этой водкой… Натолий выпил самую малость и почти покрикивал:
— Когда нам гулять, елошна-палошна… Перво, промышлять надо!
Городские, видно, проголодались. В летней кухне непривычно запахло хорошей колбасой и коньяком: родич Семки — маленький толстый человек в красном свитере, — оказывается, пил только коньяк.
Второй — длинный, тощий, с острым нервным лицом — напористо просил показать, как она ловится, стерлядь.
— Можно, можно! — готовно подхватил Натолий, и это опять было странным — он никогда не брал посторонних к своим ловушкам.
…Розовая вечерняя дымка затягивала Сохачий яр, когда мы собрались проверять фитили. Натолий опять угодничал, предложил закинуть и невод в курье — двойная уха чем плоха?..
Третий из приезжих, а он носил короткую черную бороду под яркими пухлыми губами, уговорил нас устроить ночевку у воды — все лето он об этом мечтал…
— Так и сделаем, аха! — сразу согласился Натолий, с него спадала забота о ночлеге приезжих.
Хозяин Сохачьего, сколько я помню, всегда имел два обласка. Один — расхожий — развалистый, с нашитыми бортами и жестяными заплатами на покоробленном днище. Долбленка эта довольно верткая, но зато уж большая. В нее-то мы и уложили невод.
— Вы вот что, мужики… Выпивку давай сюда, — мягко, но настойчиво попросил Натолий толстого. — Зачем тебе этот груз таскать… Стемнеет, кустами идти, а как запнешься, да падешь — что пить после? Чулымску воду пить, так она без градусов. Нет, в облас Петка сядет, Петка все на реке умет, аха!
— А верно, оградим-ка бутылочки от случайностей… — длинный взял у толстого тяжелую сумку и поставил ее в широкую корму обласка.
Натолий оттолкнулся веслом от берега и еще раз предостерег городских: