Правила она так же, как играла. Кинообозреватели называли ее стиль “огонь и лед”. Регулируемая власть. Страстно, но умеренно. В любовных сценах она всегда играла доминирующую роль. Отрывок, в котором она соблазняла обворожительного похитителя драгоценностей, чье внимание в течение всего фильма настойчиво отвергала, остался в истории кинематографа примером сексуального напряжения. Она знала, чего хотела, но брала только то, чего добивалась, и лишь тогда, когда точно знала, что желания не заведут ее в рисковые тупики, поэтому удовольствие, казалось, базируется не на отдаче, а на отнятии, и снисходительность, с которой она отдалась вору, подарила тому незабываемую ночь.
Проблемы острова тоже не оставили ее равнодушной. Она держалась поначалу сдержанно, на расстоянии благородства — спасительного для многих больных, бездомных, одиноких — не превратилось в ошеломляющий поток благодеяний. Казалось, что сострадательность — проявление слабости, пламя, старающееся растопить лед самоконтроля. Но проявление чувств — в разумных пределах, конечно, — было еще и политически выгодным. Пока не становилось опасным. Пока ее подзащитные любили свою спасительницу.
Подходя к Сэвэджу, она улыбнулась. Ослепительно. Кино в реальной жизни. Со своей стороны Сэвэдж оценил артистизм появления, прекрасно понимая, что женщина осознает производимое ею впечатление.
На ней были кожаные черные сандалии ручной работы, складчатые слаксы цвета “бургунди”. Шелковая блузка цвета яйца малиновки (три верхние пуговки расстегнуты, чтобы все могли любоваться загаром чуть приоткрывающихся грудей, а нежно-синий цвет явно выбран для того, чтобы еще больше подчеркнуть голубизну и без того голубых глаз), часы от Картье и бриллиантовая подвеска вкупе с серьгами (сверкание усиливало и увеличивало блеск огромных глаз так же, как и выбеленные солнцем волосы).
Она остановилась рядом с Сэвэджем и, повернувшись к оставшемуся телохранителю, взглядом отпустила его.
— Спасибо.
Гороподобный мужнина, сожалея, что не удастся послушать разговор, нехотя удалился.
— Прошу прощения за то, что заставила вас ждать, — произнесла женщина, подступая к Сэвэджу на шаг и заставляя его тем самым вдохнуть запах ее тонких духов. Голос был бархатистым, рукопожатие — твердым.
— Пять минут? Какая ерунда. — Сэвэдж пожал плечами. — В моей профессии приходится ждать много дольше. Ко всему прочему, у меня было время полюбоваться вашей изумительной коллекцией, — Он указал рукой на поставленные под стекло китайские вазы. — Надеюсь, по крайней мере, что она ваша. Потому что вряд ли какой-нибудь отель в мире, даже “Король Георг Второй”, мог бы снабдить всех своих — хотя бы избранных — клиентов бесценными произведениями искусства.
— Путешествуя, я вожу их с собой. Воспоминание о доме. Вы цените китайскую керамику?
— Ценю? Можно сказать, что да, хотя почти ничего о ней не знаю. Но в любом случае наслаждаюсь красотой, Ваше величество. Вашей — прошу прощения за комплимент — в том числе. Встреча с вами — для меня большая честь.
— Как с членом королевской семьи или же как с бывшей кинозвездой?
— Как с бывшей актрисой.
Вспыхнувшие глаза, короткий кивок головой.
— Вы очень добры. Может быть, почувствуете себя более раскованно, если мы покончим с формальностями? Пожалуйста, называйте меня именем, которое я носила, будучи киноактрисой. Джойс Стоун.
Сэвэдж сымитировал изящный кивок.
— Мисс Стоун.
— У вас зеленые глаза.
— Ничего особенного, — откликнулся Сэвэдж.
— Наоборот. Просто замечательно. Хамелеоний цвет. Глаза подчеркивают цвет одежды, но сами они неразличимы. Серый пиджак. Голубая рубашка. Ненаблюдательный информатор сказал бы, что ваши глаза…
— Серо-голубые, но никак не зеленые. Вы проницательны.
— А вы понимаете толк в преломлении света. Легко приспосабливаетесь.
— Это всегда полезно. — Сэвэдж повернулся к картинам на стене. — Изумительно. Если не ошибаюсь, “Кипарисы” Ван Гога совсем недавно были проданы на аукционе Сотби. Неизвестный покупатель заплатил чуть ли не целое состояние.
— Не помните, сколько именно?
— Пятнадцать миллионов долларов.
— Теперь таинственный покупатель вам известен.
— Я, мисс Стоун, имею дело с информацией, не подлежащей оглашению. Если бы я не умел хранить тайны, то завтра бы остался без работы. Ваши замечания и ответы для меня как исповедь. А я сам — ваш священник.
— Исповедь? Надеюсь, это не означает, что я не могу предложить вам выпить.
— Пока я на вас не работаю — вполне можете.
— Но я предполагала, что вы пришли сюда для того, чтобы взяться за дело, которое…
— Я здесь, чтобы обсудить с вами ваши неприятности, — вежливо напомнил Сэвэдж. — Пока что вы меня не наняли.
— С вашими-то верительными грамотами? Я вас нанимаю.
— Прошу прощения, мисс Стоун, но я принял ваше приглашение для того, чтобы выяснить, захочу ли я, чтобы вы меня наняли.
Чувственная женщина пристально изучала лицо мужчины.
— Так, так. — Ее настойчивый взгляд не отставал. — Обычно люди считают за честь работать на меня.
— Я никого не собирался обижать.
— Разумеется. — Она подошла к дивану.
— Если вы, мисс Стоун, не против…
Она подняла вверх брови.
— Лучше бы вам сесть вот на этот стул. Диван слишком близко к окну.
— К окну?
— Или позвольте тогда мне закрыть шторы.
— Ага, теперь поняла. — Ее голос звучал заинтересованно. — Но так как я очень люблю солнечный свет, то лучше сяду туда, куда вы мне предлагаете. Скажите, вы всегда защищаете людей, на которых не собираетесь работать?
— Сила привычки.
— Интригующая привычка… мистер… Боюсь, что позабыла ваше имя.
В этом Сэвэдж сомневался. Эта женщина, похоже, помнила абсолютно все, что хотела помнить.
— Это совершенно неважно. То имя, под которым я выступаю в вашем случае, — не мое. Обычно я использую псевдоним.
— Тогда как же мне вас представлять?
— Никак. Если мы придем к соглашению, вы не должны привлекать ко мне внимания.
— Это на публике. Но как мне вас называть приватно?
— Сэвэдж.[1]
— Прошу прощения?
— Это прозвище. Под этим именем меня знают в бизнесе.
— Вы получили его, служа в МОЯ ВОЛЯ?
Сэвэдж скрыл удивление.
— Название вашего подразделения это акроним, не правда ли? МОре, ВОздух, земЛЯ. Морская пехота Соединенных Штатов, более, известная как “SEALs” — Морские Котики.
Сэвэдж с трудом подавил желание нахмуриться.
— Я вам говорила, что нахожу ваши верительные грамоты впечатляющими, — сказала женщина. — Привычка носить псевдоним говорит о том, что ваша секретность вами взлелеяна. Но, проявив настойчивость, я кое-что все-таки узнала о вашем прошлом. Если я вас как-то встревожила, то хочу подчеркнуть, что ничего из того, что мне известно, не послужит угрозой вашей анонимности. Но — слухами земля полнится. Та помощь, которую вы оказали небезызвестному члену английского Парламента, защитив его от террористов Ирландской Республиканской Армии, принесла вам определенную репутацию. Данный государственный деятель просил меня еще раз поблагодарить вас за спасение его жизни. Итальянский финансист не менее благодарен вам за спасение своего единственного сына. Западногерманский Промышленный магнат считает, что его корпорация обязательно бы обанкротилась, если бы вы не обнаружили его врага, крадущего формулы из-под самого его носа.
Сэвэдж молчал.
— Не надо скромничать, — проговорила женщина.
— Вам тоже. Информаторы у вас первосортные.