Норматив развертывания КШМ был четыре минуты для экипажа из четырех человек. После двух тысяч тренировок мы с Микилой на глазах у обалдевших генералов вдвоем развернули ее чуть больше, чем за две минуты. Тут у Микилы тоже были свои «фенечки» и «примочки», позволявшие экономить секунды. И снова генералы не поверили, что можно развернуть машину вдвоем и вдвое быстрее, чем то отводилось для четверых. Но не скажешь же генералу: «Товарищ генерал, дело в том, что в этой машине места нет такого, которого бы я не обтер несколько сотен раз своей хэбэшкой, оттачивая навыки. Если я за секунду поднимаюсь с земли на крышу КУНГа, то это потому, что Микила показал мне как это делать. Если я за тридцать секунд разворачиваю шесть антенн, то это потому, что телескопические трубки мы предварительно смазали маслом, и они выходят одна из другой ровно и гладко. Если мне удается быстро подключить ТА-57, проще говоря — допотопный телефонный аппарат и вынести его на пятьдесят метров от нашей замечательной машины, то это из-за того, что Микила заранее особым образом сплел концы провода, чтоб они сами ложились под клеммы, а я не поленился смазать катушку и она разматывается без усилий. Что даже веревки, которыми расчаливаются антенны, у нас сложены «восьмеркой» для того, чтобы можно их было выбрасывать с крыши на всю длину и они не запутаются, а Микиле останется только вогнать в землю колышки. И вообще, товарищ генерал, сегодня я разворачиваю машину ровно в три тыщи первый раз».
Значков было не жалко. Не значки — главное. Главное, что завтра мы вольемся в боевой воинский коллектив. Как там нас примут?
— А это уже Афган? — спросил я аборигенов.
— Афган, — подтвердили аборигены, переглянувшись.
— А почему тогда не стреляют? — удивился я.
Аборигены снова переглянулись и заржали в голос:
— Ты что, же, думал, как переедешь Мост, так тебя сразу же бросят с красным знаменем высоту штурмовать?
Я и в самом деле представлял себе нечто подобное: полк, с развернутым знаменем берущий штурмом горы в которых засели духи.
— Успокойся, — посоветовали они, — война здесь по расписанию, а стреляют не каждый день. Даже не каждую неделю.
— Ну, ладно, мужики, — аборигены, собрав урожай значков, заторопились по своим делам, — отдыхайте. В полку вас уже ждут, не дождутся.
— Пойдемте, покурим, предложил я, когда они ушли.
Мы снова вшестером спрыгнули в пыль. Возле КАМАЗа прохаживался водитель — он был еще меньше прапорщика.
— Зря вы им значки отдали, — укорил он нас.
— Почему? Парням ведь на дембель?
— Это не парни. Это чмыри. Кому надо — тот себе значки всегда достанет. А они толкнут ваши значки дембелям. Значки в Афгане в цене. Тут их никому не дают, хоть и положено, поэтому комплект значков стоит двадцать пять чеков.
— Каких чеков?
— Обыкновенных — Внешпосылторга. В Афгане солдаты и офицеры зарплату получают не в рублях, а в чеках. У вас советские деньги есть?
У нас были советские деньги: у кого трешка, у кого пятерка.
— Можете выбросить, — презрительно посмотрел на деньги водитель, — или до дембеля сохранить. Тут они никому не нужны.
— А червонец? — сунулся я.
— Червонец? — водитель с сомнением покачал головой, — не знаю. Попробуй поменять. В некоторых дуканах обменивают советские стольники и полтинники. Может, и твой червонец обменяют. Хотя, вряд ли.
— Тебя как зовут? — Щербанич-младший предложил водителю сигарету.
— Меня-то? Васёк.
— А ты сколько служишь?
— Полтора. Скоро на дембель готовиться буду. Уже и парадка готова.
— Так чего же ты раньше значки у нас не попросил?! — изумились мы.