Для мамы в этой жизни всё просто: врать нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Ложь — тяжкий грех. Может быть, это и есть ответ на все мои вопросы и переживания? Я слишком давно научилась мелкому обману, начала держать при себе свои мысли и переживания. Оправдываясь в первом случае тем, что это несущественно, никак не навредит или вообще принесёт только пользу, а во втором — тем, что меня не поймут или того хуже — поймут неправильно. Но стоило ли так поступать?
Когда магистр Роадс сказал, что считает нас, ортодоксов, безумными фанатиками, я рассердилась. Сама я так не считала, разумеется, и, если уж честно, давно перестала относиться к вере по-настоящему серьёзно. То есть, не то чтобы её утратила, нет, но от того, чтобы строго и свято чтить правила общины, была уже очень далека. И многие в нашей общине, даже сам уставщик, преподобный Гаренс, тоже постоянно нарушали их по мелочам, подчиняясь здравому смыслу и реалиям жизни. Так что какой уж тут безумный фанатизм?
И всё же я не была настолько наивной и ненаблюдательной, чтобы отрицать наличие в словах магистра доли истины. Общины в Форине и других крупных городах это одно, но большинство ортодоксов предпочитает жить подальше от иноверцев, по своим правилам. Уверена, что у них подобное поведение не встретило бы и тени понимания. Камнями бы не побили, конечно, но и безнаказанными не оставили. То есть, они не были безумными, нет. Но вот фанатиками — скорее да.
Моя собственная мама была неплохой иллюстрацией того, как мыслило это самое провинциальное большинство. Да, она переехала в Форин, но только потому, что таков долг жены — следовать за мужем. И даже здесь она никогда не преступала ни единого правила. Дважды её увольняли за категорический отказ выйти на работу в воскресенье. А при жизни отца она никогда и мысли не допускала о том, чтобы работать. Вдова может содержать себя сама, если нет семьи, способной ей помочь. Замужней женщине позволительно работать только по дому и в семейном хозяйстве, точка.
Она никогда не читала книг, кроме Молитвенника и Священного Писания. Никогда не смотрела телевизор, хотя Дилан вечно держал его включенным, не слушала ни радио, ни просто музыку, только временами сама что-нибудь напевала, возясь с домашними делами. Именно так: напевала за работой, а не пела специально, потому что пение это не занятие. Человек же всегда должен быть чем-то занят, проводить время в праздности грешно.
Пожалуй, она была счастливее меня, потому что жила в мире с собой, не ища ответов на сложные вопросы. Зачем, если всё и так определено и установлено: заботься о семье и общине, честно трудись и молись. Чего ещё желать от жизни? Желать вообще грешно, ведь Бог каждому даёт ровно то, что назначено, и как можно даже в мыслях оспаривать Его волю? Просто трудись больше, и тебе воздастся. Но трудись не ради воздаяния, а потому, что труд угоден Богу.
Из всего этого довольно очевидно следовало, что занятий Дилана мама никогда не одобряла. Про себя она считала, что ему следовало бы не сочинять ерунду для праздных глупцов, а получить настоящую профессию и найти настоящую работу. Ремонтировать машины, к примеру — такое умение всегда пригодится и обеспечит куском хлеба. Когда сын нашей соседки пошёл учиться на автомеханика, мама не меньше сотни раз намекнула Дилу, что очень ждёт от него того же. Но ни разу не сказала прямо, ведь женщина не может указывать мужчине, как тому жить. Даже если этот мужчина её сын. Именно поэтому мама расстраивалась переживала, изводилась… но терпела.
Вот эта её добровольная покорность обстоятельствам заставляла меня сейчас мучиться чувством вины. За то, что не удержала брата от роковой ошибки, что уже солгала маме и собираюсь солгать ещё, что всё сделала не так. За то, что нарушала правила. За то, что совсем не такая дочь, какую хотелось бы маме.
Умом я понимала, что ни в чём не виновата, что никакие мои слова и действия по правде не удержали бы Дилана ни от первой, ни от второй поездки. И если бы я сразу сказала всю правду и никуда вчера не поехала, мы с мамой сейчас просто вдвоём сходили бы с ума от страха и неизвестности. Но, может, поступи я так, как мама считала правильным, ей было бы хоть немного легче.
Перебирая эти мысли, я окончательно запуталась, не в первый уже раз. Прав был папа: своим умом жить куда сложнее, чем чужими правилами. И пожалуй, мне пора уже окончательно определиться, кто я и кем хочу стать. Я люблю свою маму, но не могу быть такой, какой ей хочется меня видеть. И поступать так, как она считает правильным, тоже не могу, потому что не считаю это разумным. Поэтому поступлю по-своему. Тем более в нынешней ситуации в никуда ведут оба пути, но мой оставляет хоть какую-то надежду.