— Хорошо, — кивнула я. — Я тебя поняла. Пойду спать.
— Нет, — снова рыкнул Дилан. — Сначала убери посуду.
— Но сынок, — к моему удивлению заговорила мама, — я сама могу убрать. Да и мне не вставать завтра утром.
— Иди отдыхай, мама, — сухо буркнул брат, поднимаясь из-за стола. — Оливия уберёт, не переломится.
Я невольно отпрянула, освобождая ему дорогу. Нет, это был не Дилан, мой Дилан никогда так не разговаривал и уж тем более не поступал. Он был самым моим близким человеком, он любил меня, заботился обо мне. Да, иногда мне не нравилась его забота, иногда даже раздражала, но она всегда была хоть и своеобразной, не такой, как мне бы хотелось, но искренней.
Теперь даже не верилось, что совсем недавно мы могли нормально разговаривать, спорить, что я практически на этом самом месте отчитывала Дилана. С этим… существом так нельзя. Не стоит. Неизвестно, чего от него можно ожидать в ответ.
Мама, разумеется, поднялась и быстро ушла. И кажется сейчас, торопливо собирая со стола тарелки, я впервые в жизни от всей души благодарила судьбу за то, что она воспитана именно так, в полной покорности. А значит, не спровоцирует тварь.
Убрать посуду — дело нехитрое. Закатав рукава повыше, чтобы не намочить, я принялась за уборку. Простые, привычные действия хоть немного помогали отвлечься от страха. Тарелки, кружки, потом сковородка, и да, надо не забыть помыть заодно и её крышку. И доску разделочную, и…
— Я сказал тебе избавиться от этой дряни.
Я застыла, едва не выронив тёрку, которую только что взяла со стола. Идиотка, увлеклась и не услышала шагов за спиной. Конечно, не привыкла я к такой осторожности в собственном доме, но это теперь не оправдание. Я знала, что нужно делать и как стоит себя вести.
— Это всего лишь безделушка, Дил, — мягко сказала я, не оборачиваясь. — Мне её подарили. Поношу несколько дней, чтобы не обижать человека.
— Ты что, не слышала меня, Оливия?! — почти прорычал Дилан. — Ты немедленно…
Говоря это, он схватил меня за руку чуть выше локтя, развернул лицом к себе, но тут же и отшвырнул. То ли брезгливо, то ли скорее испуганно. Я довольно ощутимо ударилась поясницей о край мойки, но сумела удержаться на ногах.
— Ты немедленно пойдёшь и отправишь эту дрянь в мусоропровод, — отчеканил Дилан.
— Нет, — ответила я сухо.
— Что?!
— Нет, — тем же тоном повторила я.
Это не было проявлением какой-то безрассудной храбрости, вот уж нет. Такого страха, как сейчас, я никогда в жизни не испытывала. Просто остаться совсем без защиты наедине с тварью, смотревшей на меня почти в упор из ставших абсолютно чужими серых глаз брата, было ещё страшнее.
Лицо Дилана перекосилось от гнева. Я застыла, лихорадочно соображая, что делать теперь. Убежать я не могла, брат преграждал путь к дверям, да и некуда было. В ванной разве что запереться, но и там дверь можно с лёгкостью открыть снаружи. В подъезд выскочить? Это на самый крайний случай.
— Последний раз тебя спрашиваю: выбросишь?
— Нет! — почти выкрикнула я. — Чего ты вообще так прицепился к этой ерунде?!
Ответом мне стал удар по лицу. Короткий, хлёсткий, сильный. От него зазвенело в ушах, боль расколола голову пополам наискось, в глазах потемнело. Я даже не поняла, как полетела на пол, ударившись локтем и бедром.
— Посиди тут до утра, — равнодушно проговорил Дилан. — Подумай о своём поведении.
И он ушёл, а я осталась одна, на полу. Немного посидела неподвижно, потом медленно поднялась, цепляясь за стол, и рухнула на табуретку. Болели голова, рука и нога, но не это волновало меня по-настоящему. Пока что тварь отступила, оставила меня в покое. Но надолго ли, и что ещё она сделает, чтобы добиться своего?
Чтобы не сидеть, без толку перебирая страхи, я заставила себя снова встать и вытащить из морозилки пакет мороженых овощей, завернула его в полотенце и приложила к лицу. Смотреть на себя в зеркало не хотелось совсем. Того меньше хотелось думать о том, что отвечать завтра на неизбежные вопросы о столь… неординарном украшении.
Время шло, негромко тикали часы на полке, боль понемногу стихала, зато всю меня начало трясти. Не от холода, хотя пальцы руки, державшей пакет, я едва чувствовала. Меня только что ударили. И это была не отрезвляющая пощёчина, как те, что отлично помогают прекратить истерику, это был самый настоящий удар, сильный, злой, нацеленный причинить побольше боли.