— Минутку, мы работали в том доме, — говорит Елена Евгеньевна. — Мы получили сведения от Георга Штайна, что его отец за несколько дней до ареста спрятал в дымовой трубе, в которой было четыре дымотока, сверток с подробнейшими сведениями о местах захоронения нацистами ценностей. Мы отыскали дом. Он цел. Выяснилось, что сейчас в нем живет не одна, а четыре семьи. И что одна из печей дымила, дымоход был забит, его прочистили и… тяга стала хорошей! Не исключено, что именно этот, один из четырех дымоходов, которым при Штайне не пользовались, и хранил сверток с документами…
— Время! — говорит Овсянов. — Иначе мы опоздаем.
— Заканчиваю. Только одно сообщение из «Завещания»: «Кроме того, следует иметь в виду, что в этом районе может быть спрятана не только Янтарная комната, а и многие другие ценности, ведь Кох был рейхскомиссаром Украины и очень дружил с рейхскомиссарами Белоруссии — КУБЕ и Прибалтики — ЛОЗЕ. В 1944 году Лозе очень долго лежал в госпитале „Элизабеткранкенхауз“ в Кенигсберге и затем долго отдыхал в имении Коха…» Авенир Петрович, что все же означает ваша таинственная улыбка?
— Потом, потом, — говорит Овсянов, опять стучит пальцем по стеклу часов: — Надо ехать, нас уже ждут.
«Как только Вы переедете старинный металлический мост через железную дорогу, то сразу увидите очень высокую трубу. Это и есть пивной завод „Понартер“… — сделал в своем письме приписку племянник основателя пивоварни Ю. X. Шиффердеккер. — Сколько раз мальчиком я с гордостью глядел на эту трубу!» Мы едем с бывшим полковником по брусчатке вначале под железнодорожным виадуком, на каменных стенах которого еще и сейчас видна надпись, напоминающая о штурме Кенигсберга: «Здесь первыми прошли гвардейцы полковника Толстикова!», потом — по мосту, о котором пишет Шиффердеккер, и видим трубу, будто воткнувшуюся в небо.
Нас ждут. В маленьком, душном кабинетике главного инженера Валерия Леонтьевича Евдокимова расстелена на столе карта территории Калининградского пивокомбината, так теперь именуется бывшая пивоварня «Понартер». Главный инженер знает, что нас интересует. Он показывает: вот старые помещения, вот новые. Вот озеро Хубертустейх, с которого зимой по каналу отправляли в ледники пивоварни огромные напиленные глыбы льда. В ледник, о котором идет речь, их спускали по специальному наклонному подземному ходу. Здорово придумано, да? Там, в холоде, пиво выдерживалось, это было отличное, изготовленное на особой воде, которую брали тут же, на территории пивоварни, пиво. Нет, сейчас такое пиво не делается, и вообще пиво не производится: борьба, как известно, с алкоголизмом, вот попробуйте, это наши напитки: «Цитрусовый», «Байкал», «Лимонад»… Что это? Это огромные колодцы, которые были нужны «Понартеру», но почему-то засыпаны лет десять назад, а вот это, пунктиром на карте, предполагаемое место нахождения ледника, а вдруг там действительно что-то есть, а? Вот тут, над ним, построен новый цех. Когда забивали сваи, то на глубине 10 метров сваи будто упирались во что-то и дальше не шли, да, возможно именно в своды ледника… Что известно? Знаете, много тут всякого рассказывается. Мол, сразу после войны группа рабочих исчезла! Опустились в колодец, нашли там какой-то ход, ушли и не вернулись? Жуть, да? Позже — подросток так же исчез, но правда ли это? Может, просто болтают? Но что под комбинатом имеются обширные подземелья, не может быть сомнений. Как-то недавно загорелся мусор, сваленный в один из колодцев. И знаете, дым стал выходить в разных местах, метров за 500–600 от этого колодца. Вот, собственно говоря, и все. Пойдемте, покажу вам комбинат.
Пойдемте. Покажите. Камень, огромные цехи, черепица. В стену одного из зданий вмурованы кольца. Тут был склад готового бутылочного пива, и к этим кольцам привязывали лошадей, это еще тогда, когда его развозили по городу не в автомобилях, а на лошадях. Что это за знак? «Знаете, и внимания не обращал». На стене большой барельеф. Шесть колосьев, меч посредине и полукружье зубчатого колеса. Слева две готические буквы «I. S. — Иоганн Шиффердеккер», справа цифра «1939». А, ведь в том году пивоварня отмечала свое столетие! А это полуколесо — «ячменный символ», в таких колесах вращаются огромные стальные барабаны, в которых сушится ячмень, сейчас мы их увидим, вот сюда, осторожно, десять ступенек вниз, двадцать вверх. И мы оказываемся во вместительном, темноватом цехе, где на громадных зубчатых колесах медленно вращается гигантский стальной цилиндр, наполненный ячменем. Грохот, кричать приходится. Пивной запах. А говорят, что делают лимонад?
— Обратите внимание! — кричит Евдокимов. — Фирма-изготовитель: «Фреунд-патент, Берлин, Шарлоттенбург, 1897 год». Уже сто лет крутятся. Без ремонта! И еще сто лет прокрутятся, вот делали, да?.. Пиво? Мы проращиваем на комбинате ячмень, сушим его и отправляем на другие заводы. А вот фирменный знак «Понартера», на стене видите? «Дас костлихе Понартер Мерцбиер специал» — «мартовское пиво»! Теперь вот сюда, внимательнее; в этих подвалах тоже пиво охлаждалось.
Спускаемся в сырое каменное подземелье. Гул наших шагов. Стальные, с фигурными основаниями, столбы подпирают сводчатый потолок. Когда-то здесь стояли сотни бочек с пивом, господи, куда все подевалось? Евдокимов говорит, что в разных местах подземелий разный звук: вот тут глухой, а вот, послушайте, через десять шагов: звонкий, как будто под нами есть еще какие-то помещения, да наверняка так оно и есть, здорово, да? Возвращаемся. Топочем, да, тут удары глухие, а вот там — звонкие, раскатистые.
Выходим из подвалов на свет, на солнце. Евдокимов сообщает с полной уверенностью, что со времен войны ледник не вскрывался. И никто там, внизу не был, входы взорваны, а потом и засыпаны. И что он готов, если будет «добро» горсовета на поиски, оказать всяческое содействие. Что? Такое разрешение уже есть? Будет работать группа «Поиск» Фонда культуры? Что ж, до встречи, а вот это сувенир на память: фирменная бутылка из-под пива «Понартер». Сорок лет в земле! Правда, как на вкус, сказать трудно… Всего доброго, до встречи у ящиков с сокровищами в подземельях пивоварни!
Всего доброго. До встречи! Мчим с Овсяновым в центр города. Он все еще улыбается, я посматриваю на него, жду, в чем все же дело?
— Вы сейчас куда? — спрашивает он. — А, я и забыл, к Захарченко. Нет, я не могу. Василия Захарченко интересуют «шахтная» и «заморская» версии?
Киваю. Вот, везу свои документы. В обмен на его информацию, баш на баш.
— Георг Штайн писал о четырех основных, главнейших версиях, так? Но есть еще одна версия. И тоже очень важная, тоже главная… — говорит Авенир Петрович. — Где Ольга отыскала книги Валленрода? В какой-то забытой богом и людьми церквушке. Там завалы книг! Так вот, не может ли так случиться, что и иные сокровища, как «ценности стеклянных ящиков», как «Кенигсбергский янтарь», случайно обнаруженный в подвалах Геттингенского университета, где-то лежат забытыми? Те, кто о них знал, — умерли, а ящики стоят? Сотни ящиков. Улавливаете?..
— Кстати, первый хранитель Янтарной комнаты Анатолий Михайлович Кучумов мне рассказывал, что, когда он в Кенигсберге работал в поисковой комиссии, всплыл такой факт. Некий капитан по фамилии Цирулин вывез из-под Даркемена огромное количество картин и античной скульптуры, из замка «Кляйн-Байнунен», принадлежащего некоему Фарейхайдту, владельцу мельницы и домов в Даркемене. Все это было привезено в Кенигсберг, а потом… исчезло. И капитан, и его ящики! Искать надо, искать! И не только здесь, вы правы, Авенир Петрович, не только в бывшей Восточной Пруссии, нет, но и в России.
— Да, искать надо. — Авенир Петрович роется в папке и достает конверт из плотной бумаги с большой сургучной печатью. — Помните, Елена Евгеньевна Стороженко говорила о некоем очень важном документе, который она надеется отыскать? Он нашелся, этот документ.
Я притормаживаю, рассматриваю конверт. Взрослые, как дети, любят играть в тайны. На сургуче четкий оттиск. Орел и надпись по окружности по-немецки: «Восточная Пруссия. Тильзит. Таможня».
— Откуда это?
— Печать моя. Тоже находка. Вскроете вечером, тут документ, удивительная тайна, подтверждающий мысль о ПЯТОЙ ВЕРСИИ, о том, что нужен ВСЕОБЩИЙ, в масштабах всей нашей страны, поиск, да-да, не только в бывшей Восточной Пруссии, но и в Москве, Подмосковье, Ленинграде, Минске, Киеве, Могилеве!.. До встречи, созвонимся, да?
…Лишь только начинается лето, в Калининграде появляется быстрый, резкий, торопливый, длинноногий поэт, бывший многие годы главным редактором журнала «Техника — молодежи», Василий Дмитриевич Захарченко. Лет тридцать пять тому назад на севере Камчатки в дымном, темном чуме оленевода Паши Коенкова, склонясь к огню, я читал в затрепанном, засаленном журнале «Техника — молодежи» его острую, язвительную статью о новой выдумке зарубежных умников, о науке «кибернетике». Слово-то какое! Была глухая, морозная зима. Пурга заносила стойбище глубоким снегом. Я, в ту пору председатель Камчатского обкома физкультуры, уже третий месяц путешествовал на своих собаках по Камчатке: создавал в стойбищах коллективы физкультуры. Это было ужасно трудно. Люди, охотники и оленеводы, не понимали: какая физкультура? Зачем? Вот он, Паша Коенков, он целый день бегает за олешками по тундре, зачем еще бегать? Соревноваться? Зачем соревноваться с Федькой Мухиным? Кто быстрее? А зачем? Бежать надо не быстро, а медленно и долго, очень долго… Дым ел глаза. Паша Коенков, выдув полбутылки спирта, спал на шкурах. Жена его, Маша, искала насекомых в черных, блестящих волосиках дочки, Анюшки, перебирала пальцами и острием ножа в ее головке, а я читал статью Захарченко и, конечно, соглашался с ним: да-да, разве машина заменит человеческий мозг? Разве робот заменит человека? Ну какой робот сможет пасти оленей или управлять, как я, восемью злыми, лохматыми собаками моей упряжки?..