Он разделся и потушил свет.
Слышался скрип половиц под шагами хозяйки, несколько раз она тяжело вздохнула, и Сергей окончательно утвердился в предположении, что в доме какая-то неприятность.
Громко хлопнула входная дверь, и звонкий девичий голос встревоженно спросил:
— Мама, кто у нас?
— Тише, — шепнула мать. — Спит… Из города человек. К вам в артель.
— А!.. — разочарованно вздохнула девушка.
— Собрать ужин?
— Не надо, ничего не хочу, — ответила девушка и быстро прошла по дружно заскрипевшим половицам.
Из репродуктора зазвучала музыка.
— Выключи, — забеспокоилась мать, и музыка тотчас оборвалась.
Скрипнули пружины кровати: очевидно, разбирали постель.
Мать с укором сказала:
— Ну, чего ты, Нюра, такая? Смотреть тошно…
— Чего, чего, — строптиво начала девушка, и вдруг в голосе её прорвались слезы. — Завтра на плиты пойду… Вот чего!.. И слушать не хочет. Тебе, говорит, забава, а мне план. Вот как он рассуждает…
Послышались сдержанные рыдания.
Мать и дочь заговорили так тихо, что уже ничего нельзя было разобрать. Девушка, кем-то сильно обиженная, плакала, а мать старалась успокоить ее. «Солнце глиной не залепишь…» — сердито сказала Варвара Михайловна.
Скоро голоса смолкли, щелкнул выключатель.
Утром Сергей умывался во дворе. По ступенькам высокого крылечка дробно простучали каблуки.
— На речку без меня не ходи! — послышался девичий голос. — Сама полью огород. И корову подою…
Охлупин обернулся. У крыльца стояла девушка лет восемнадцати. Его поразили голубые глаза такой ясности, что трудно было представить их отуманенными слезами. Светлые волосы она уложила в небрежный пышный узел, и казалось, что это сделано сознательно: небрежность прически очень шла к широкому смугловатому лицу. Короткие рукава пестрой блузки открывали загорелые руки.
Девушка заметила любопытный взгляд Сергея, смущенно поклонилась и торопливо пошла к воротам.
«Красивая! — подумал Сергей. — А чего же ты ночью плакала?»
После завтрака он пошел в артель повидать технорука. Оказалось, что технорук уехал с председателем в районный центр.
Захватив этюдник, Сергей пошел на старинные каменоломни.
Хотелось спросить Варвару Михайловну о рябиновой ветке на письменном столе, но уж очень расстроенным было и утром лицо хозяйки.
Цветущим лугом Сергей спустился к узенькой светлой речке с желтыми берегами и густыми зарослями ольхи. Посвистывали стрижи. Хотя еще сверкала роса, но в воздухе уже накапливался зной.
Начался лес. Стояла сенокосная пора, и в стороне виднелись цветные платья женщин, доносился звон литовок. Остро пахло свежим сеном. В воздухе мелькали стрекозы. Словно брызги воды, из-под ног разлетались кузнечики.
Узкой лесной дорогой, видно, пользовались только в покосные дни: высокая трава была чуть примята колесами. По сторонам стояли могучие березы, какие можно встретить в старинных парках. Скоро колесная дорога кончилась, вытянувшись в плотно утоптанную тропку, по которой и следовало идти до самых каменоломен. Она привела на просеку с высоковольтной линией, зараставшую березовым подлеском и шиповником. Охлупин присел на пенек.
Раздвинув кусты, на просеку вышел старик в синей рубашке, в сапогах, с узловатой можжевеловой палкой в руках и небольшой торбочкой за спиной. Из-под густых бровей сияли добрые серые глаза.
— Счастливо отдыхать, — сказал старик.
— Спасибо, — отозвался Сергей и предложил папиросу.
— Нет, сынок, свои курю, — ответил старик, удобно присаживаясь на траву возле пенька. Он достал расшитый бисером кисет и стал набивать табаком маленькую трубку с желтым костяным мундштуком.
Словоохотливый старик оказался жителем поселка мраморщиков. Звали его Кузьмой Прохоровичем. Узнав, зачем приехал в поселок Охлупин, он обрадовался.
— Ага, помнят, что тут старинные мастера живут, — пробормотал он в бороду, которую в разговоре все отводил в сторону, словно хотел отмахнуться от нее.
— Родился на мраморе, — сказал о себе Кузьма Прохорович, — борода от старости зеленеть начала, все на мраморе живу. В хорошее ты место приехал, жалеть не будешь. Мраморские работники славятся. Слышали, наши памятник другу Горького французскому писателю Анри Барбюсу делали. В Париже на могиле стоит. И моя долька в том памятнике есть. Мы тогда все лето лучшие блоки для памятника искали — самый хороший уральский камень отобрали, без трещины, без изъяна.