— Какой вы счастливый, — порывисто сказала Нюра. — Так хорошо рисуете!..
— Ну, уж и счастливый… — Сергей смутился, вспомнив горячие споры о своих рисунках в художественном училище. — Это вам кажется, что счастливый. Сделано мало, а толкового еще меньше.
Нюра доверчиво коснулась его руки.
— Пойдемте… Я вам показать хочу.
Сергей вышел вслед за Нюрой во двор, и она привела его в маленькую баню. В передней комнате — предбаннике — стоял небольшой стол, заваленный голубоватым змеевиком, а на полке виднелись фигурки из пластилина и начатые работы в камне.
Нюра нерешительно протянула Сергею снятую с полки фигуру. Работу можно было назвать «Секрет». Девушка рассказывала что-то по секрету подруге. Многое еще не было сделано, много было неверного, с нарушенными пропорциями тела, но главное в лицах, положениях фигур скульптор уже нашел. Трогало наивное и нетерпеливо-горячее желание поделиться чем-то важным с подругой.
Ободренная вниманием, Нюра протянула еще одну фигурку, почти законченную: лиса уносила в зубах растрепанного петуха.
Сергей подошел поближе и молча рассматривал работу за работой. Нюра с тревогой следила за выражением его лица.
Погрешности, а кое-где и робость, недоверие мастера к себе бросались в глаза. Смелее, скажем, надо было повернуть всю фигуру девушки, которая рассказывала о своем секрете, несколько тяжеловатой получилась фигура подруги. Но за всеми этими недостатками виднелся острый взгляд художника, дарование.
Сергей оглянулся и опять поразила его ясность глаз девушки. Она стояла, опустив руки; лицо разгорелось румянцем — она с волнением ждала приговора.
Сергей сел на скамеечку, поставил перед собой работы, более других поразившие его, и несколько минут молча смотрел на них. «Вот с кем придется работать, — думал он. — Такие фигурки и в художественном училище по сердцу бы пришлись».
— Расскажите о себе, — попросил он.
— О себе?
— Что делаете? Где учились?
— На заводе работаю. Письменные приборы делала, пепельницы…
— Вам это оставлять нельзя, — показал на фигурки Сергей. — Это ваше призвание.
— Правда? — спросила Нюра счастливым голосом. Девушка с светлыми, возбужденными от похвалы глазами стояла, прижав ладони к щекам. Сергей почувствовал себя взрослее Нюры, опытнее, и ему захотелось сказать девушке особенно ободряющие слова, да она и заслуживала их.
— Да, да, — подтвердил Сергей. — И обязательно учиться надо. Многому… Вы где учились?
— В ремесленном…
— Этого мало. Поступайте в художественное училище.
— Брат в армии, — виновато ответила Нюра. — Маму оставить нельзя, видели, какая она старенькая. А вот вернется брат, я и поеду учиться. Он мне так и пишет…
— Это разумно. Но работать над камнем продолжайте.
— Вы говорите: продолжайте… — и в голосе девушки зазвучала горькая обида. — А на заводе и слушать не хотят. На плиты поставили.
— Какие плиты?
— Мраморные. Для электростанций. План завод не выполняет, и всех камнерезов в цех послали. И меня… Плиты шлифовать.
— Это неправильно. Вам надо резать.
— Я тоже говорю. А разве нашего председателя Федора Васильевича переспоришь? Ты, говорит, своих кошек и собак всегда успеешь сделать. А плиты надо в срок сдавать. Я ему говорю, чего же он их в срок не сдавал? Не твое, отвечает, дело.
— Верно — пусть он их сдает, А вам резать надо, глаз и руку тренировать.
— С ним и дядя Кузьма разговаривал. Он и его не слушает.
— Дядя Кузьма? Кто такой?
— О, — девушка ласково улыбнулась. — Самый старый у нас мастер. Теперь он на пенсии, зрение плохое, не работает. А как важный заказ придет, обязательно дядю Кузьму зовут. Федор Васильевич и на него кричит.
— А вы и сдались? — чуть насмешливо спросил Сергей. — Страшнее вашего Федора Васильевича и зверя нет? Руки опустили?
— Я не опустила, — возразила пылко Нюра.
— Как же не опустили… Послали вас на плиты, а вы в слезы. Слышал я, как вы вчера ночью плакали. Заступиться за себя не могли.
— Напрасно вы так думаете. Я, если хотите знать… — Она потупила голову. — И в райком ездила, рассказывала. Обещали там помочь.
— Да почему же такой у вас Федор Васильевич?
— Не понимает он камнерезного дела. Ему все равно, что́ артель делает, он даже брался камень для дорог бить. Да артель не позволила. Наше дело — мрамор.
Сзади кто-то кашлянул. Сергей обернулся и увидел Варвару Михайловну. Она стояла в дверях против света, и ее лица не было видно.