– Да, незавидная дальнейшая судьба мальчишки, – думал врач, – инвалидность, детский дом и одиночество. Один миг – и вся жизнь изменилась до неузнаваемости. И кому теперь он в этой жизни нужен.
Дверь открылась, и вошла медсестра.
– Оленька, – обратился хирург к ней.
– Да, Иван Иванович.
– А может, всё же ты Даниле скажешь. У тебя лучше получится.
– Нет-нет, я не могу. Я ведь даже не знаю, что произойдёт у мальчика с мозгом, какие будут последствия, когда он узнает, что родители погибли.
Иван Иванович встал и решительным шагом направился к палате, где лежал Данила. Рано или поздно всё равно сказать придётся.
Хирург сел на краешек кровати. Данил смотрел на него и улыбался.
– Ну, как у тебя дела? – спросил Иван Иванович. – Голова болит?
– Немножко. А папа не пришёл? Где мой папа, почему он не приходит?
– Данила, я должен тебе сказать, – хирург замешкался, – в общем…
Пауза затянулась. Все, кто были в палате, притихли. Врач посмотрел в глаза мальчика. Сколько же в них было боли, сколько надежды.
– Данила, я и есть твой папа…
– Папочка, я знал, что ты придёшь, – прошептал мальчик, – я знал…
По щекам мальчика текли крупные градины слёз. Но глаза… Теперь они были совсем другие. Теперь это были счастливые детские глаза.
Ещё долго больница обсуждала человеческий поступок хирурга. Кто-то восхищался, кто-то осуждал, кто-то не понимал. И только Иван Иванович знал, что всё у них с Данилой будет хорошо и что он приложит все усилия, чтобы сделать мальчика счастливым.
Домовой вернулся. Обычная деревенская история
Что-то загрустила бабушка Маша, пригорюнилась. Всегда такая веселая, а тут… Ходит сама не своя. Поздороваешься с ней, а она и не слышит тебя. В дверь постучишь, не отвечает, будто и нет в доме никого! Вот уже вторая неделя пошла, как жители деревни её узнавать перестали. Может, случилось у неё что? Может, беда у неё какая? Ну, а что у неё может случиться? Живёт она одна-одинёшенька. Ни мужа, ни детей. Даже родственников никого не осталось. А может, затосковала она по ком из ушедших в мир иной? Надо бы спросить у неё.
Проходил я как-то мимо дома старушки, смотрю, сидит она возле крыльца своего, картошку перебирает. Ну, думаю, зайду, спрошу, почему она так изменилась. А старушка возьмёт картошину в руки и задумается. Возьмёт другую и опять размышляет о чём-то. Что-то всё же с ней происходит.
– Добрый вечер, бабушка Маша, – присаживаюсь я рядом прямо на траву.
– Чего тебе? – как-то не по-доброму взглянула она на меня.
– Да я просто узнать хотел, – говорю, – может, помочь вам чем? Может, беда у вас какая? Изменились вы в последнее время. Задумчивой какой-то стали.
– Вон, картошку перебирай. Это и будет твоя помощь, – отвечает старушка.
– Помогу, конечно, – беру я картофелину. – Только если беда какая, скажите, люди всегда помогут.
– Да чего вы ко мне все привязались? – бросает картофелину старушка. – Ничего у меня не случилось.
– Ну я же вижу, – бросаю я картофелину вслед за старушкой.
Бабушка Маша вдруг улыбнулась.
– Экий ты настырный, Иван, – сложила она руки на коленях. – Ладно, скажу. Всё равно не отстанешь. Только сначала воды мне принеси, пить хочу… Ведро вон в сенях.
Я поднялся и пошёл за водой.
– Так, ведро же пустое, – кричу, – нет воды.
– Так, принеси, раз нет, – отвечает старушка.
Я сходил на колонку за водой, набрал старушке ковш воды и уселся на своё место.
– Домовой у меня пропал, – ошарашила она меня.
– Кто пропал? – закашлялся я.
– Домовой, говорю, – стала вновь грустной старушка, – с неделю уже как не появляется. Может, заболел и лежит где. Может, помощь ему нужна, а я найти его не могу. Всё обыскала. А может, обидела я его чем, и он ушёл. В общем, пропал домовой…
– Бабушка Маша, – сделал я кислое лицо, – я ведь не маленький мальчик сказки мне рассказывать. Я серьёзно вас спрашивал, а вы мне про домового…
– Может, поможешь мне его найти? – перебила она меня. – Может, на чердаке он? Мне ведь туда не залезть, старая уже по чердакам лазить.
– Да ну вас, бабушка Маша, – поднимаюсь я, случайно опрокинув ковш, – не хотите говорить, не надо… Пойду я.
– Ты воды-то набери в ковшик да принеси, раз опрокинул, – говорит старушка.
– Хорошо, – беру я ковшик и иду в сени.
Ведро было пустое. Ведро, которое я только что наполнил на колонке, было пустым. У меня даже голова закружилась.