Наше управление «Безникер» занимало трехэтажный дом какого-то коммерсанта. Служащих было 150 человек, не считая персонала рабочих и техников на линии. Собирались мы аккуратно в 10 часов утра, расписывались на контрольных листах, писали бумаги, чертили планы, вычислялась кубатура земляных работ, посылались отчеты в Москву, но постройка на линии подвигалась тихо: сгоняемые для принудительных работ с окрестных деревень крестьяне манкировали, часто бастовали и даже несколько раз разбегались по домам для образования вооруженных отрядов против советских комиссаров, забиравших насильственно сельские запасы хлеба и овощей.
В нашем управлении сидел комиссар Павлов — рабочий с одного из петроградских заводов, побывавший в тюрьмах нахал, сварливый пьяница и зверского вида драчун; под свою квартиру занял бывший Кумысный курорт, колотил там свою жену Матрену, в своем кабинете скреплял красными чернилами приносимые на подпись исходящие бумаги. По залам управления ходил в папахе и пропойным хрипом выкрикивал краткие речи; в них разносил «спецов» — бывших буржуев, грозя чрезвычайкой за сочувствие контрреволюции. Однажды за ночной пьяный дебош в своем доме и избитие до полусмерти своей бабы был наконец сменен по приказу из Москвы.
Павлов был переведен на линию, а к нам прислали из Саратова нового комиссара. Это был человек с военной выправкой, ходил с револьвером в защитной форме, носил шпоры; его фигура обличала в нем бывшего жандарма, каковые до революции стояли на перронах железнодорожных станций. В противоположность Павлову, был молчалив, мрачен, ходил по залам большими шагами, звеня шпорами, поводил, как таракан, длинными усами, черными цыганскими глазами смотрел исподлобья и никаких речей не произносил. В своем письменном столе держал про запас несколько бутылок водки; страдал хронической белой горячкой с периодическими приступами мрачной меланхолии. Тогда бывал он очень бледен, нетверд был на ногах; проходя по залу, костенеющим языком выпускал матерную ругань по адресу служащих. В один из таких периодов он пришел в чертежную и без всяких предисловий произнес обычную ругань. Тут были инженер, несколько барышень-чертежниц и машинистка — моя дочь Ольга. Все служащие подали на него коллективную жалобу. Главный инженер послал ее в Москву, в «Ком-госор». Приехала опять следственная комиссия. Комиссар готовил встречное обвинение служащих и собирал материалы о прошлом каждого, подписавшего жалобу.
Первая подпись была моей дочери Ольги. Ему кто-то из своих сыщиков донес, что она дочь «бывшего учителя», который в действительности есть адмирал. Он отметил это себе для памяти на настольном календаре. В его отсутствие мой зять Вояковский, зайдя в его кабинет с бумагами, прочел эту запись и сейчас же сообщил мне об этом. Я немедленно обратился к главному инженеру, и он дал мне открытый билет для срочной командировки по делам постройки в Петроград, где я рассчитывал в Литовском или Польском «Комитете для эвакуации беженцев» получить паспорт для возвращения на родину, в г. Вильно.
До Москвы в вагоне третьего класса, набитом до потолка «командированными» советскими служащими, ехал, между прочим, высокого роста старый красноармеец, с виду напоминавший бывшего генерала с кавалерийской выправкой. Он мне напоминал кого-то, я где-то его встречал во время войны; а теперь из его разговора с соседними красноармейцами выяснилось, что он в последнее время был в Самаре начальником штаба командующего Заволжским военным округом (командующим армией был еврей Шрейдер или Шнейдер под псевдонимом «Перковского», бывший портной из Екатеринослава, родственник и протеже Троцкого); он ехал в Москву к литовскому генеральному консульству для получения оттуда командировки в Литву, где он должен был принять начальствование над пограничной литовской армией для военных операций против Польши (он считал себя литовским подданным потому, что еще до войны состоял в Виленском жандармском управлении). Я, вглядываясь в его физиономию, вспомнил, что встречал этого жандарма в 1915 году в Риге у генерала Курлова. Это был генерал Бойко — бывший жандарм, а теперь верный слуга коммунистов, отправляющийся в Литву воевать с Польшей, куда я собирался вернуться при первой возможности.