– Иди ты! – хохотнул командир. – Вообще-то это не он.
– Кто бы сомневался!
Через час вереница автобусов въехала на площадь перед административным зданием корпорации «Боинг». Там уже толпился народ. В самом центре, на специальном постаменте, покоился обгоревший спускаемый аппарат. Перед ним возле микрофона стояли чернокожий мэр Сиэтла Боб Уолш и рдеющий от значимости Раскин. Морские пехотинцы извлекли из открытого люка спутника капсулы и торжественно перенесли их в расположенное рядом здание музея.
Раскин торжественно зачитал послание российского Президента. После чего без лишних слов разошлись, кто куда. Американцы – на банкет, а гости – в автобусы для отправки в аэропорт. На лицах первых царили оживление и радость, на лицах других – сожаление и скепсис. Митрофанов грустно усмехнулся:
– И это весь митинг? Немного суеты и пять слов по бумажке?
– А ты всерьез ожидал торжественного церемониала? – поддел его Головин. – Думал, будет парад под фанфары? Да им по фигу весь этот перелет! А заодно и мы с вами!
Илья выругался и молча двинулся к автобусу. Когда в самолете проводница попросила пристегнуть ремни, он отвернулся к окну и закрыл глаза…
Голос бортпроводницы, предлагающей пристегнуть ремни безопасности, вернул Андрея в реальность. Он вспомнил, что возвращается из космодромовской командировки, и вернул кресло в исходное положение. За воспоминаниями время в пути пролетело незаметно.
Машина командующего подошла прямо к трапу самолета. Прощаясь, он предложил подвезти Андрея. «Если только до ворот, – согласился тот. – Надеюсь, меня тоже встречают».
Весь обратный путь Тополевский о чем-то напряженно думал. Подъехав к подъезду, напомнил водителю: «Завтра в семь тридцать».
Выложив поверх почтовых ящиков ворох ненужной рекламы, Андрей нажал кнопку лифта и поморщился: дверцы его открылись с жутким скрежетом. «Подождите! – послышался за спиной мужской голос. – Прихватите меня!» В кабинку буквально ворвался увешанный охотничьими причиндалами сосед. Поздоровавшись, Тополевский полюбопытствовал:
– С добычей или…?
– Или, – стушевался спутник. – Крещение оказалось неудачным.
– Значит все еще впереди.
Едва зайдя в квартиру, Андрей услышал телефонный звонок.
– Здравствуй, любовь моя, – защебетала Маша. – Как долетели?
– Спасибо, моя хорошая. Добрался без проблем. Как ты?
– Прочла твои заметки о Митрофанове. Спасибо, очень толково. Ты талантливый.
– Ну, ты скажешь, – смутился муж. – Это просто наброски. Их еще надо «причесать».
– Когда есть, что причесывать, это не так сложно. Андрюшка, там только про годы вашей молодости или есть еще что-то?
– Пока только это. Если хочешь, распишу охотничьи байки? Только что поднимался в лифте с одним горе-охотником. Невольно вспомнил свое «крещение». Пригодится?
– Конечно, – обрадовалась супруга. – Думаю, там ведь не обошлось без Митрофанова?
– Ну, куда уж без главного охотника космодрома! Могу кое-что набросать, а ты вернешься и оценишь.
– То есть сегодня ты опять не отдохнешь?
– Какие наши годы. Тем более без тебя мне не спится.
– Мне тоже, – вздохнула Маша. – Я очень скучаю.
– Надо было лететь со мной…
– Андрюша, – мягко упрекнула жена. – Осталось совсем немного.
– Тогда до завтра. Позвоню вечером, когда вернусь. Береги себя.
Андрей перекусил и включил компьютер.
Глава двадцать седьмая
…Митрофанов был из славной когорты тех, кто и жить торопился, и чувствовать спешил. Перечень проблем, которые предстояло решать начальнику космодрома в течение дня, занимал не один машинописный лист. Смутные девяностые удесятерили трудности.
Когда невероятно сложно было всей стране, в подчинении Митрофанова оказались тысячи военнослужащих, приведенных к присяге. И если миллионам людей на «большой земле» никто не считал нужным объяснять, что им делать в новых экономических условиях и кто виноват в сложившейся ситуации, начальнику космодрома приходилось ежедневно смотреть в глаза солдатам, офицерам, гражданскому персоналу и их многочисленным семьям. Правда объяснить, почему Отечество, защищая интересы которого они в крайне бедственных условиях честно исполняют свой воинский долг, месяцами не платит им денежное довольствие, было практически невозможно. Жизнедеятельность таежного гарнизона, в соответствии с режимом секретности расположенного вдали от цивилизации, всецело зависела от работы государственного сектора промышленности, которая в условиях разрастающегося кризиса, мягко говоря, шла ко дну. И пусть офицерам можно было приказать не задавать лишних вопросов, солдат необходимо было кормить-поить, одевать и лечить, для чего требовались эшелоны с продовольствием, обмундированием, лекарственными средствами и горюче-смазочными материалами. И это притом, что осуществление независимой космической политики России было из числа приоритетных и напрямую увязывалось с количеством производимых запусков спутников. А их обеспечение требовало бесперебойной работы энергосистемы, связи и прочих вспомогательных служб, производными которых были тепло, свет и вода. За многомиллиардные долги область постоянно грозила отключением электроэнергии и недопоставкой газа, отсутствие которых парализовало бы работу МИКов и стартовых комплексов, привело бы к взрыву социальной напряженности. А чем чревата последняя в условиях замкнутого армейского пространства, в арсеналах которого хранится оружие, лучше и не знать.
Именно в эти годы Митрофанов возглавил космодром. Ему пришлось взять на себя ответственность и обеспечить круглосуточную вооруженную охрану электроподстанций, не подпуская к рубильникам областных специалистов. И хотя космодром жил фактически в условиях блокады, сроки запусков спутников не были сорваны ни разу.
Страна переживала гуманитарную катастрофу, а космодром создал военный совхоз, обеспечивая личный состав продовольствием. Офицеры и, прежде всего, солдаты пахали и сеяли, сажали и убирали урожай, наряду с ракетно-космической техникой обслуживая свинофермы и коровники. Пока младореформаторы разрушали страну, специалисты в погонах обеспечивали ее безопасность. Свой священный долг они выполняли в высшей степени ответственно. Космодром был неотъемлемой составной частью армейской системы, идейным вдохновителем и исполнителем которой стал командир с его неуемной энергией.
В любом деле Митрофанов выкладывался на всю «катушку». Работал «на все сто», а, если уж отдыхал, то тоже по полной программе. Фраза одного из журналистов, что начальник космодрома «плоть от плоти исконно русский мужик» некогда обидела командира, но как нельзя точно отражала суть его характера. Впитав в себя многовековые традиции предков, Илья уважал охоту и рыбалку, любил собирать грибы и попариться в бане. Правда, позволял себе это не так часто, как хотелось бы.
…Закончив совещание с заместителями, Митрофанов посмотрел на них поверх очков и, как обычно, уточнил, есть ли вопросы и объявления. Рыбаков осторожно встал:
– Илья Федорович, завтра открывается охота на гуся…
– Молодец, Александр Владимирович. А то я закрутился и забыл. Тогда сегодня же вечером и выезжаем.
– Завтра утром доклад командующему, – сухо напомнил Локтев.
– Вот ты, Ярослав, остаешься «на хозяйстве» и доложишь.
– Все на охоту, а я опять крайний? – обиделся тот.
– А кто с таким упорством добивался, чтобы его должность называлась «первый заместитель»? – ехидно напомнил командир.
Локтев насупился, но промолчал. Повисла тягучая пауза.
– Командир, я все равно не охотник. Могу остаться, а Славу берите с собой, – предложил Тополевский.
– Как это не охотник? – в голосе Митрофанова скользнула ирония. –Завтра и посвятим, – ему очень не хотелось брать с собой Локтева, который доставал всех своей заумностью и «графскими» замашками. – Еще вопросы есть?
– Командир, разреши и мне остаться, – попросил Онищенко.
– Что, война идеологий требует тщательной подготовки?