– Простите, я, наверное, истосковалась по мужчине, – Карина спрятала лицо в ладони и горько разрыдалась. – По запаху мужского пота соскучилась, по ласке, по заботе. Мне трудно одной, я слабая. И никогошеньки рядом… Мне всех жалко – и тебя, и Митю, и Яну…
– Не надо меня жалеть! – заартачилась та. – У меня работа, дети, семья, муж. Он, конечно, не без недостатков, но бывают и хуже.
Последнее замечание заставило улыбнуться даже Карину. Маша подмигнула ей и стала хлопотать у плиты.
– А Митю мне тоже бывает жалко, – добавила вдруг Яна.
Маша резко обернулась и не удержалась от резкости:
– А нас с Мишкой вам не жалко? Живем как на вулкане!
– И вас жалко, – с новой силой зарыдала Карина. – Но ты – сильная, а он – слабый. Он без тебя совсем опустится и пропадет, а в хороших руках, может, и выкарабкается. Он же не злой, просто бесхарактерный, – она горько вздохнула и подытожила: – Сама я дура бесхарактерная…
– Это точно, – припечатала Яна. – А что касается Мити, по уму вам, Машка, давно пора расстаться – у каждого своя правда.
– Правда одна, – запротестовала Маша. – Ответственность у каждого разная. Конечно, проще идти на поводу у своих желаний и инстинктов. Куролесить с бабами по баням и пить по-черному. Но семейных проблем от этого меньше не становится. Почему-то я не могу себе позволить забросить дом и ребенка. А он запросто отпускает тормоза и уходит во все смертные. И не моги ничего спросить – полезет с кулаками!
– Он опять бил Мишку? – насторожилась Карина.
– Он и меня пытался ударить, – Маша швырнула полотенце на подоконник и резко встала. – Хватит о нем! Если нет других тем, пошли спать – скоро дети встанут, а мы будем как сонные мухи, – она вышла, бросив на ходу краткое. – Жду! – потом вдруг вернулась и тихо добавила: – Я бы с удовольствием с ним развелась, но работа моя на виду у начальства, а разводы оно не приветствует. Но, если допечет, ни на чье мнение не посмотрю, так и знайте! – и исчезла.
– С таким настроением и в отпуск, – посетовала Карина.
– С таким и надо! Встретится хороший человек – не оттолкнет.
Подруги улеглись, но еще долго о чем-то шептались.
На следующий день Маша уехала в отпуск к матушке. Вычеркнув из памяти гарнизонные проблемы, она с удовольствием варила варенье и закатывала салаты. Правда, беззаботными оказались несколько первых дней. К концу недели Миша вернулся с прогулки хмурым и заплаканным. Оказалось, мир не без «добрых» людей. Один из них подсказал парню, что через дорогу живет его вторая бабушка. Сын захотел познакомиться с ней. Маша долго отговаривала его, не забыв, что еще десять лет назад, после подачи первого заявления на развод, свекровь написала, что вычеркивает их с ребенком из своей жизни, и потребовала вернуть назад все подарки. Поскольку их было немного – кошелек, чулки и ночная рубашка, и к тому времени они утратили товарный вид, Маша незамедлительно отправила ей денежный перевод на сумму первоначальной стоимости вещей. Позже Дмитрий упрекнул, что она забыла вернуть копеечную книжицу. Маша не стала спорить и протянула мужу пятак. Что удивительно, он взял.
Слово свое свекровь сдержала. Все эти годы она не интересовалась внуком и не давала о себе знать. Под ее давлением Митя поделил вилки и ножи, шторы и подушки. Все это бесследно исчезало из дома после его очередного визита. Сын не знал подобных тонкостей, Маша не посвящала его в семейные дрязги. А общаться с женщиной, в сердце которой не нашлось места для единственного внука, ей и самой не хотелось. Однако, узнав о существовании новой бабушки, Миша продолжал настаивать на свидании с ней. Он замкнулся и перестал разговаривать даже с друзьями. Под нажимом обстоятельств мать уступила.
Поднявшись на знакомый этаж, Маша неохотно нажала кнопку звонка. Чуть выждав, Миша нетерпеливо стукнул кулаком по двери. По ту сторону раздался какой-то шорох, но вскоре стало совсем тихо. Было ясно, что свекровь смотрит в глазок и, узнав непрошеных гостей, остается верной своим принципам. Позже сын признался, что бегал по указанному адресу еще не раз, но ему так никто и не открыл. Наверное, это было к лучшему. Чему могла научить ребенка такая бабушка?
Когда до отъезда остались считанные дни, и Маша потихоньку паковала чемоданы, неожиданно позвонил Серов.
– Марья Андреевна? Я из кабинета Тополевского.
– Передайте, что я скучаю без работы, – пошутила Маша.
– При случае непременно передам.
– А что, Андрея Васильевича отстранили от должности, и кабинет перешел в ваше распоряжение?
– Вы, похоже, не в курсе последних событий?
– Увы, но здесь транслируются новости только центральных каналов. Позавчера вот о Митрофанове фильм показывали.
– Смотрите, как оперативно!
– Подгадали к юбилею, только и всего.
– Вы что ли и вправду ничего не знаете?
– По поводу?
– Командира больше нет.
– Перевели-таки в Москву? – вздохнула с облегчением Маша. – Вот и хорошо. Ссылать меня теперь будет некому.
– Ссылать вас точно будет некому… – странно усмехнулся капитан. – Командир умер. Сегодня хоронят.
– Не может быть!.. Почему?.. Что случилось?
Маша невпопад задавала один вопрос за другим.
– Кардиошок. Мгновенная смерть. Наклонился – и был таков. Даже слова вымолвить не успел. Вы меня слышите?
– Это ужасно…
– Спору нет, но, к сожалению, ничего не изменишь. Я звоню, чтобы согласовать сроки отъезда.
– Какого?
– В Париж.
– А-а… как же мы… после всего этого поедем?
– Жизнь-то продолжается. Конкурс международный, итоги объявлены, билеты куплены. Вот только вдова с дочерью отказались от поездки.
– Это и понятно. Не ехать же им прямо с похорон.
– Само собой. А вот вас я попрошу прибыть на сутки раньше, чтобы заняться детьми. Гостиница уже заказана.
Уговаривать Машу не пришлось – работа с ребятней никогда не была ей в тягость.
Здание международного аэропорта встретило детскую делегацию аномальной жарой – кондиционеры при распахнутых настежь дверях не справлялись со своей функцией. Маша каждые десять минут пересчитывала детвору. Вскоре со стопкой паспортов в руках появился Серов. «Марья Андреевна, таможня дала добро на «зеленый коридор», чтобы не мучить детей в очередях. Раздайте им документы, а я отлучусь для встречи семьи», – и он снова исчез. Журналистка подозвала ребят и провела очередную перекличку. Вручив им паспорта, она попросила не расходиться. «Нас это тоже касается?» – иронично уточнил за ее спиной до боли знакомый голос. Не веря своим ушам, Маша обернулась и утратила дар речи – рядом с ней стояла Ада Митрофанова с дочерью.
– Здравствуйте, – манерно произнесла вдова.
Она была в белоснежном костюме, и лишь черный носовой платок в нагрудном кармане пиджака напоминал о трауре.
– Не поищите для нас с дочкой водички? – скорбно попросила собеседница. – А то мы свои запасы забыли в гостинице.
– Я не имею права оставить детей без присмотра, – отказалась Маша, с трудом придя в себя.
– Придется, дочь, нам самим искать, – недовольно вздохнула Ада. – Помощи прийти неоткуда.
– Мама, ты все время забываешь это! – дочь протянула ей черную гипюровую шаль.
– Ах, да, – Ада спешно взяла накидку. – Такая жара, все выскакивает из головы, – видя, что Маша все еще в ступоре, она тихо пояснила: – Последними словами умирающего Ильи Федоровича была просьба не лишать нашу девочку праздника и ни на что не глядя обязательно свозить ее в Париж, – она прижала платок к сухим глазам. – Я просто вынуждена подчиниться последней воле покойного.
Маша недоверчиво опустила глаза, вспомнив слова Серова: «Мгновенная смерть… Даже слова вымолвить не успел». Генеральша сочла инцидент исчерпанным и отправилась на поиски воды. Видя замешательство Маши, разъяснить ситуацию взялся подоспевший Серов:
– Извините, не успел вас предупредить. На поминках мадам решила прокатиться в Париж. Ни стыда, ни совести! – посетовал он и повысил голос: – Ребята, стройся!
Вернулась Ада и расположилась рядом с Машей:
– Возьмите надо мной шефство: я плохо себя чувствую.