– Что-то машина за тобой рано пришла, – удивилась Татьяна.
На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял солдат-посыльный: «Товарищ полковник, начальник полигона приказал с сегодняшнего дня автомобили командиров из автопарка не выпускать. В часть добираться вместе со всеми – мотовозом. Разрешите убыть?» Надеждин отпустил бойца и потянулся к телефону. Жена прислушалась. «У тебя тоже был? Егор, ты понял, в чем дело?»
– Что случилось-то? – насторожилась Татьяна.
– Беда…
– Что?! – женщина испуганно прислонилась к стене и осела.
– Ну, ты что, мать? Не в том смысле, – обнял ее Павел. – Байчадзе, конечно, прав, что отобрал у нас машины. Мы должны на своей шкуре почувствовать, как люди ездят в часть в размороженных вагонах, – согласился он, глядя на часы. – Время еще есть, – и принялся нервно расхаживать по коридору. – Но мы же выезжаем раньше мотовоза! Чтобы к приезду людей решить десятки вопросов! Народ-то едет долго! Будто мы не знаем, что на станциях нет освещения и перронов – сколько ног переломано. Все руки не доходили: то стройматериалов нет, то специалисты заняты, – словно оправдывался он. – Ты же знаешь, дел по горло.
– Так ведь и людей жалеть надо, – возразила супруга.
– Ты еще будешь меня учить! – в сердцах бросил полковник и стал натягивать шинель. – Для кого я стараюсь? Не для себя ведь!
– Паша, а они все это для себя делают? – погасила пожар жена.
– И они не для себя, – согласился Надеждин. – У них своя правда.
– Правда – всегда одна, – заметила Татьяна. – И дело у вас одно.
– Вас бы, женщин, да в командиры.
– Думаешь, не справились бы? В войну все на бабах держалось.
– Так то ведь в войну…
– А разве ты не на передовой?
– Ох, мать, опять твоя правда, – кивнул Павел и вышел.
Оттого, что ветер задувал снег в каждую складку одежды, было до жути холодно. Не успел Надеждин сделать и нескольких шагов, щеки его покрылись инеем. Через минуту появилось ощущение, что уши свернулись в трубочки, а пальцы рук и ног заиндевели. В кромешной тьме одинокие фонари слабо освещали лишь крохотное пространство вокруг себя. Однако это не мешало полковнику заметить, что окоченевшие офицеры плотно завязали свои ушанки под подбородком. К сожалению, проделать такое с папахой было невозможно, потому Павел почти бегом бросился к заветной платформе. Он не знал коротких троп к мотовозу, да и не хотел встречаться со знакомыми, потому наугад шел в обход, преимущественно дворами, чертыхаясь вслух и по колено утопая в снегу. Едва он запрыгнул в последний вагон, мотовоз тронулся. Всю дорогу полковник ежился от холода и прятался от любопытных взглядов в промерзшем тамбуре – благо, было так темно, что узнать его было невозможно. Из щелей заделанного фанерой окна дуло напропалую. Через несколько минут Надеждин почувствовал, что скоро превратится в снеговика, и почти уже решился зайти в вагон, который теплом своего дыхания хоть немного согрели пассажиры, но, боясь быть узнанным, так и не решился на это. Подъезжая к части, он уже не чуял под собой ног и лихо отплясывал чечетку, чтобы окончательно не превратиться в ледяную статую.
На станции, спрыгнув с подножки вагона прямо в сугроб, Павел оступился, с трудом удержав равновесие, и едва не угодил под колеса тронувшегося состава. Затем он достаточно долго шел за толпой последним в надежде, что подчиненные его не узнали. Но люди недоуменно оглядывались и удивленно здоровались. Такой неловкости полковник не испытывал давно.
Видя на пороге штаба побелевшего командира, дежурный по части опешил, но четко доложил: «Товарищ полковник, за время моего дежурства происшествий не случилось!» – «Всех заместителей ко мне!» – приказал Надеждин вместо приветствия и закашлялся.
До сбора офицеров в своем кабинете он тщательно растирал руки и разминал пальцы ног, но так и не согрелся, а потому еще с порога грозно обратился к заместителю по тылу:
– Доложите, что сделано по обустройству перронов, освещению и расчистке дороги от мотовоза к части?
– Вопрос решается… все под контролем… – промямлил майор.
– Конкретнее!
– Изыскиваем возможность…
– Долго изыскиваете! – ехидно усмехнулся командир. – Вечером лично проверю готовность посадочной платформы, – прорычал он.
– Но, товарищ полковник… – попытался отбиться тыловик.
– Предупреждение!
– Выслушайте мои аргументы…
– Выговор! – отрезал Павел. – Мои аргументы тебе известны! – он сел. – Все, кроме начальника штаба, свободны.
– Справится? – поинтересовался полковник у своего зама, когда они остались наедине, и сам же ответил: – А какой у него выбор? Ты сам видел, в каких условиях люди ездят, куда из вагонов приземляются. Да еще дорога не расчищена. Мы что-то о людях подзабыли, Егор, – он вздохнул и предложил. – Давай, что ли согреемся, а то никак дрожь унять не могу, – и потянулся к сейфу за фляжкой спирта. – А они так изо дня в день, – спохватился вдруг командир. – Тоже пьют на рабочих местах?
– Некогда, – заверил заместитель.
– Думаешь? – не унимался Надеждин, разливая спирт.
– Знаю.
– Почему?
– Привыкли…
Молча сдвинули кружки и залпом выпили.
– Что делать будем? – полковник с непривычки поморщился.
– Строить. Всех более-менее свободных бросим на это дело.
– Это кто же у нас свободный?
– А у тебя есть другие предложения?
– Похоже, нет. Тогда за работу!
Во второй половине дня Надеждин в сопровождении заместителей прибыл на железнодорожную станцию. На посадочной платформе кипела работа – десятки людей пилили, рубили, строгали, колотили. Полковник прошелся по деревянным настилам, как и положено возведенным на уровне подножек вагонов, перебросился несколькими словами с электриками на столбах освещения, поговорил со столярами и плотниками.
– Ну, вот и перрон почти готов, – улыбнулся командир заместителю по тылу. – Умеешь, если захочешь. Молодец! За расчищенную дорогу – отдельное спасибо. Что у нас со светом?
– Дадим к прибытию мотовоза! – бойко отрапортовал майор.
Вечером в кабинете Байчадзе собрались все его заместители и начальники служб.
– Как там дела в частях? – хитро поинтересовался генерал.
– Все дружно взялись за работу, благоустраивают подъездные площадки, занимаются освещением и расчисткой дорог, – улыбнулся одними глазами начальник штаба.
– Выходит, подействовало? – подкрутил ус командир, глядя на начальника автомобильной службы. – Пускай еще пару деньков поездят в гуще народных масс, чтобы недоделок совсем не осталось, – он уперся взглядом в начальника железнодорожного отдела. – Василий Васильевич, а вы давно ездили мотовозом?
– Да-а, товарищ генерал, – растерянно промямлил тот, вскакивая.
– Тогда завтра же и отправляйтесь. Пройдите по всем вагонам, посмотрите, в каких условиях наши специалисты добираются до рабочих мест. Вагоны, тепло и освещение самого мотовоза – не командирская забота. В части своих дел по горло, – генерал строго посмотрел подполковнику в глаза. – Не слышу ответа.
– Есть! – выпалил тот, пряча вздох.
– Ну, вот и славно, – улыбнулся Байчадзе, – думаю, через пару дней и в мотовозах порядок наведем. А завтра жду докладов о состоянии дел в частях. Особое внимание прошу уделить подготовке к первому запуску спутника и боевой подготовке подразделений. Но это не значит, что в стороне должны остаться вопросы питания, снабжения, медицинского обслуживания и все прочее. С понедельника сам проверю любую часть на свое усмотрение. Все свободны.
Подчиненные разошлись, а командир открыл увесистую папку с документами. Внимательно изучив приказ, он поставил под ним размашистую подпись и потянулся к очередному документу. Рядом буквально взорвался московский телефон. Звонил Главком. Его рубленые фразы звучали, словно удары молота. Байчадзе внимательно слушал, время от времени делая пометки в небольшом блокноте. Постепенно его лицо стало бледнеть и покрылось испариной.
– Вы разрешили, – наконец, убежденно ответил он.
– Я?! – раскатом грома уточнил собеседник.