– По-моему, целая пасть.
– Завтра у вас экскурсия, – прощаясь, напомнил начальник…
Вернувшись в гостиницу, Маша повесила на двери табличку «Не беспокоить», включила компьютер и, наспех перекусив, продолжила работу. Последние главы драматической Серебровской истории давались ей с большим трудом. Если бы прототипами героев были малознакомые люди, ей было бы легче. Абстрагироваться от реальных событий пока не удавалось: слишком остра была недавняя боль. Бесконечно жаль было Матвеева и его детей, но судить Сереброва и Анну она была не вправе.
…Переезд и хлопоты по обустройству новой квартиры закружили Анну массой неотложных дел. Вскоре ее дом напоминал филиал мебельного склада: радуясь долгожданным четырехкомнатным просторам, женщина приобретала гарнитуры один лучше другого. Муж не препятствовал ее увлечению, с головой погрузившись в суету армейских будней. Высокая должность Сереброва окончательно укрепили веру Анны в торжество армейской иерархии и вдоволь потешили освободившееся от комплексов самолюбие. Особенно пришлись по душе лесть и заискивание новых коллег. В ее тоне теперь преобладали нотки безапелляционности. И это невзирая на то, что сарафанное радио очень скоро сделало достоянием гласности мелодраму ее скороспелой любви. Впрочем, мужчины прощали прелестнице все, а женщины, как и водится, перемывали косточки ее холеной спинки.
Войдя в могучую кучку жен комсостава, Анна практически перестала посещать магазины – к чему тратить время, если достаточно связаться с Челноковым по телефону. При этом служебной машиной мужа она пользовалась беззастенчиво: завистницы должны были четко уловить уровень статуса новоиспеченной командирши. Впрочем, в силу природной замкнутости общение с женским полом Анна свела к минимуму. Элегантная жена первого зама выгуливала себя исключительно в парикмахерских и косметических салонах, по праву прослыв вскоре первой красавицей гарнизона. Она давно мечтала о такой жизни и, наконец, могла распорядиться ею сполна. Недоброжелатели, наверняка, были убеждены, что заезжая «выскочка» незаслуженно возглавляет список самых успешных женщин их городка, и никому из них было невдомек, что за всей этой праздничной мишурой скрывается острая боль. Отсутствие переписки с кем-либо из прежней жизни выбивало Анну из колеи. Сколько бы она не бравировала, сердечная рана давала о себе знать все чаще. Каждый новый день лишь усугублял страдания. Она тешила себя мыслью, что вначале следующей недели обязательно соберется с мыслями и напишет письмо Виктору, расставив все точки над «i», но на смену одному понедельнику приходил другой, а листы бумаги так и пылились на холодильнике. В тревожных снах матери лицо сына все чаще проявлялось размытым пятном: воспаленное сознание вытесняло образ Антона в самые потаенные глубины памяти. Как и водится на Руси, свои обиды Анна стала топить на дне бокала. Сначала там пузырилось шампанское, позже крепость напитка резко пошла вверх. Вскоре ни для кого не стало секретом, что самая красивая дама гарнизона далеко не леди…
Нина приживалась на новом месте с большим трудом. И хотя в классе ее встретили доброжелательно, дневник пестрил пятерками, а педагоги сулили ее матери скорую медаль, девочку ничто не радовало ни в школе, ни дома. В укромном уголке ее ранца хранились фотографии отца и Антона. Классная руководительница, видя, что старания учителей не приносят плодов, посоветовала Анне обратиться за помощью к психологу, а, может быть, и психиатру. Мать приняла это известие в штыки, не решаясь признаться самой себе, что и ей уже не обойтись без специализированной медицинской помощи.
Как-то, проверяя порядок в портфеле дочери, Анна нашла фотографии бывшего мужа и сына. Она хотела порвать их, но вовремя заметивший это Серебров остановил супругу.
– Остановись, Анюта! – перехватил он руку жены. – Это все, что у нее осталось от прежней жизни! Нина их любит и помнит.
Анна нехотя уступила. Дочь еще больше замкнулась и отдалилась.
Как-то, вернувшись из школы, Нина застала мать прихорашивающейся у зеркала.
– Дочка, поешь сама – я пойду навстречу отцу.
– Папа приехал? – обрадовалась девочка.
Анна нервно сощурилась и приложила палец к губам:
– Потише ты, дурочка! С чего это ты его вспомнила?
Нина уловила запах спиртного и брезгливо отвернулась.
– Ну, ты чего? – притянула ее к себе мать.
– Ты опять водку пила!
– Одну рюмочку, малюсенькую.
– Мама, скажи честно, когда мы заберем Антона?
– Не время еще! Но я об этом думаю…
В замке повернулся ключ. Нина укрылась в своей комнате.
– Аннушка, ты готова? – уточнил из коридора Серебров.
Жена придирчиво осмотрела его китель:
– Пора бы тебе сменить погоны, – она игриво провела пальцем по его звездам. – Хочу одну большую. Когда?
– Всему свое время, – недовольно нахмурился Вячеслав.
За окном раздался сигнал автомобиля.
– За нами, – Анна поправила прическу. – Как я выгляжу?
– Ты моя королева! – муж протянул ей меховое манто и обнял.
Когда входная дверь захлопнулась, Нина достала драгоценные фотографии и с нежностью поцеловала милые ее сердцу лица. Взяв лист бумаги, она аккуратно вывела: «Здравствуйте, дорогие папа и Тоша! Почему вы не отвечаете? Я очень вас люблю…» Девочка уткнулась лицом в стол и громко заплакала.
Придержав тягучую дверь, Маша спешно вошла в подъезд и столкнулась с почтальоном. Женщины поздоровались, пытаясь разминуться. Почтовая служащая вдруг обернулась и протянула журналистке конверт, подписанный аккуратным детским почерком.
– Это мне? – удивилась та.
– Нет, снова Матвееву, но ведь он уехал.
– Я же говорила, что не знаю его адреса. Отправляйте назад.
– Так ведь оно опять без адреса, – показала конверт работница. – Там стоит только имя: Нина.
Маша взяла письмо. В ее глазах зажегся огонек надежды:
– Знаете, я могу передать это письмо бывшему начальнику Виктора. Думаю, Андрей Васильевич знает новый адрес Матвеевых…
Глава тридцать вторая
Закончив описание Серебровской истории, Маша в задумчивости подошла к окну. У входа в гостиницу курил Локтев. «Так и не уехал», – удивилась она, задвигая шторы.
…Локтев быстро обжился в кабинете Митрофанова и трепетно ждал известий о своем назначении начальником космодрома. Телефонный звонок застал его врасплох.
– Это Митрофанова, – сухо представилась Ада.
Лицо Ярослава перекосила брезгливая гримаса.
– Никак не могу дозвониться до Головина, хотя он обещал решить вопрос о выделении нам с дочерью квартиры в Москве.
– Впервые слышу, – слукавил Локтев.
– И о сейфе тоже впервые? – саркастически уточнила вдова.
– О каком сейфе?
– О служебном сейфе покойного Ильи Федоровича, который вы вскрыли после его кончины и, якобы, ничего там не нашли!
– Почему ничего? Там хранились грифованные документы!
– А деньги? Где деньги, которые мой муж хранил в сейфе?
– В служебном сейфе их не было, можете ознакомиться с актом комиссии. Ищите дома!
– Искала – нет! Ну, об этом после. Вернемся к квартире…
– Которую вы уже имеете в Питере? – сорвался на крик Локтев.
– Жилищные условия моей старшей дочери вас волновать не должны! – оборвала его Ада. – Забудьте о той квартире. Ее нет! И будьте любезны, напомните Головину о его обещании.
Полковник нарисовал на листке безобразную физиономию бабы Яги, в которой ясно угадывались черты вдовы.
– Ярослав Владимирович, вам все ясно?
– Ясно, – Ярослав пририсовал рядом с ее носом огромный кукиш.
Бросив трубку, он нервно закурил и стал метаться по кабинету. Не прошло и пяти минут, как на пороге появился Головин.
– Привет, Федор, – они поздоровались за руку, – тобой только что Митрофанова интересовалась. Просила перезвонить.
– Свят, свят! – в ужасе перекрестился толстяк.
– И тебя достала? – Локтев ослабил ворот рубашки. – Чертова баба! И как только командир с ней жил? Не приведи господи!