Глава третья
Глядя правым глазом на белый потолок, Тимур потрогал повязку на втором глазу. Она здесь, она никуда не исчезла. Значит все, что с ним произошло, не было ни сном, ни плодом больного воображения. И теперь он действительно инвалид. Он не может работать на прежнем месте, не сможет нормально зарабатывать, не будет таким привлекательным для супруги - одним словом, о прежней жизни остается только вспоминать. Ему хотелось уйти, но покидать палату было запрещено, хотелось закричать, но нельзя было нарушать тихий час, хотелось заплакать, но врачи не разрешали. Тимур потерял счет времени, хотя, по его ощущениям, он уже провел в больнице около недели. В палату зашла медсестра и сказала, что к нему пришли посетители. Тимур молча кивнул и принял сидячее положение, откинувшись на подушку. Дверь распахнулась, и в комнату с улыбкой влетел его приемный сын Саша. Он плюхнулся на кровать рядом с Тимуром, ласково обнял его и прошептал: - Папочка, ты живой, живой... Следом за сыном вошла Валерия, высокая стройная женщина средних лет, ничем не примечательной наружности. Ее внешность была настолько стандартной, что, потратив в беседе с ней пару часов, собеседник уже на следующий день не смог бы вспомнить ее лица. Замерев на несколько секунд в дверном проеме, Валерия набралась смелости и приблизилась к искалеченному супругу. Тимур гладил мальчика по голове, пристально глядя на жену одиноким глазом и непроизвольно думая о том, что ничего не чувствует ни к этому ребенку, ни к этой женщине. Это не его ребенок, он чужой, чужая кровь, не родная. Эта женщина совсем не красива, почему он выбрал именно ее?.. Ему показалось, что с потерей глаза пятьдесят процентов эмоций бесследно испарилось. Валерия обняла Тимура и заплакала. От ее рыданий у него сильно разболелась голова, и Тимур попросил оставить его одного. На следующий день ему подобрали глазной протез. Изготовленный из пластика, он выглядел совсем как настоящий глаз: и радужка, и зрачок, и даже кровеносные капилляры - с первого взгляда было вовсе не понять, что в глазнице находится высококачественный кусок пластика. Тимуру объяснили, каким образом нужно ухаживать за протезом и глазной полостью, и выписали из больницы. А потом был суд. Никто из веселой компании и не думал скрываться, напротив, у каждого из них имелись свидетели того, что в тот самый день никто из них не находился в лесу и не издевался над полицейским. Они врали в глаза и смеялись в лицо, накинув личину бедных, ничего не понимающих овечек. Свидетелей происшествия на перекрестке тоже не нашлось. Все было как в плохом фильме: маленький зал заседаний, судья без мантии, беспомощный адвокат. Преступников оправдали, машину не нашли, зрение не вернули - Тимур не знал, как со всей этой царящей вокруг несправедливостью жить дальше. Потеряв веру в правосудие, он окунулся в глубокую депрессию. Он отказывался выходить из дома, не поддаваясь на уговоры ни жены, ни сына, ни друзей, ни приехавших из другого города родителей. В конце концов, через месяц все оставили его в покое, позволив самому разобраться в сложившейся ситуации. Теперь любимым занятием Тимура было слушать. Он целыми днями лежал, ходил, сидел, в основном не покидая спальни, и слушал звуки, доносившиеся в его своеобразную келью. Раньше Тимур даже представить себе не мог, насколько, оказывается, разнообразен мир звуков. Получая восемьдесят процентов всей информации от окружающего мира с помощью зрения, мы приглушаем свои способности слышать жизнь вокруг нас. Закрывая здоровый глаз, Тимур четко различал, как бьется муха об оконное стекло, как капает вода на кухне, как мяукает кошка, живущая через этаж. Валерия начала заметно отдаляться от него. С каждым днем все дальше и дальше, все меньше слов и объятий, все больше напряженного молчания под работающий телевизор. Тимур стал подозрительным и ревнивым. Ему постоянно казалось, что Валерия задерживается на работе, болтает с кем-то посторонним по телефону и ведет себя очень легкомысленно. Ему стоило бы найти какую-нибудь бумажно-кабинетную работенку, но не было сил смириться с полученным увечьем и не хватало духу принять это и жить дальше. Однажды, когда к Валерии вечером наведалась ее мать, Тимур, по своему обыкновению, подслушивал под дверью их разговор. - Ты все сделала, как я сказала? - уточнила пожилая женщина. - Да, да, - раздраженно ответила ей Валерия, - наверное, ты была права. - Конечно, права, - невозмутимо фыркнула собеседница, - зачем тебе нужен ребенок от инвалида? Он и себя-то обеспечить не может, не то, что еще одного ребенка, пусть даже и своего. Тимур отпрянул от двери, ставшей в один момент обжигающе горячей. Она убила ЕГО ребенка! Пошла и убила. И его не спросила. И не поставила в известность. Ребенка, которого они так хотели, она пошла и убила. Мир вокруг окрасился в красный цвет, во все его зловещие оттенки. Тимур снова стал видеть. Теперь у него не только отобрали право полноценно жить, у него отобрали право принимать решения. Ничего не осталось. Тимур распахнул настежь окно и торопливо влез на пластиковый подоконник, беспокойно оглядываясь с той целью, чтобы предотвратить вмешательство в его волевое решение. Окно выходило на проспект. Разношерстные автомобили плотным потоком перемещались от светофора к светофору. Там, внизу, текла давно привычная жизнь. За рулем машин сидели их владельцы, они двумя глазами смотрели на дорогу и, кажется, были еще чем-то недовольны. Они не знали, что значит лишиться права управлять железным другом, товарищем, с которым за несколько лет успел породниться и слиться в единое целое, не знали, что значит жизнь без дороги и без управления скоростью - это все равно что лишиться львиной части свободы, свободы передвижения. Человек, познавший вкус езды на автомобиле, не может с легкостью перестроить свою жизнь так, чтобы машине в ней не оставалось места. Он уже не сможет просто пересесть на автобус и терять минуты своего драгоценного времени на тоскливое ожидание общественного транспорта. Шум мотора. Тимур закрыл глаза и какое-то время наслаждался звуком работающих двигателей. Это успокаивало, размеренный шум вынуждал хаотичные мысли упорядочиваться, собираться в логические цепочки. Все кругом убивают: людей, зверей, насекомых... И после этого продолжают жить как ни в чем не бывало. И он убил. И Лера убила. Частицу его убила. Если теперь он убьет себя - не останется ничего. Так нельзя. Тимур открыл глаза, еще раз взглянул на проезжую часть и слез с подоконника. На секунду задумавшись, он решительным шагом направился к стенному шкафу. Впервые за несколько месяцев он решил выйти из дома. Тимур искал свои любимые вещи, в которых чувствовал себя легко и комфортно. Вот они, серые джинсы с имитированными заплатками, простая черная майка и куртка защитного цвета с нашивками: «Анархия - мать порядка», «Нарушитель спокойствия» и различными модификациями черепов. Порывшись в выдвижном ящике, Тимур извлек оттуда пару кожаных браслетов с металлическими заклепками, которые он не надевал со времен своей панковской юности. Достав из письменного стола водительские права, он усмехнулся, слегка шлепнул документом о ладонь, и опустил его во внутренний карман куртки. Валерия вместе с матерью с удивлением выскочила из кухни, видя, что Тимур обувается в коридоре. - Ты куда? - она задала очевидный вопрос. - Гулять, - просто ответил Тимур, заканчивая шнуровать высокие берцы, - и я беру твою машину, - с этими словами он подхватил с тумбочки ключи и видеорегистратор от автомобиля жены и покинул квартиру, оставив женщин в полном недоумении.