– Привет, – дружелюбно поздоровался опекун и взмахнул упаковкой из шести жестяных банок. – Я тебе колы привез, подумал, вдруг захочешь.
И улыбка такая искренняя, добрая. И свет в карем взгляде. Никакого снобизма, скованности в движениях… У Джун слезы навернулись на глаза. Ей редко что-то покупали, да еще так удачно.
– Привет, – сказала она сипло и настороженно покосилась на Тони.
…Он пытался. Честное слово, он явно приложил максимум усилий, чтобы гостеприимно улыбнуться, но получилась только кислая гримаса.
Ему было шестнадцать. Темно-каштановые волосы средней длины, опрятный школьный костюм с эмблемой частной школы. Стильный, ироничный, на многие вещи смотревший свысока. И на Джун он тоже посмотрел свысока, поэтому она мгновенно ощетинилась и записала его в представители враждебного мира. Задрала повыше подбородок и чопорно сказала:
– Благодарю, мистер Андерсон, но я не пью колу, это очень вредно. Генри уже принес мне вишневого компота.
Тони хмыкнул, но Фрэнк хлопнул сына ладонью по спине, и тот вымучил:
– Чувствуй себя как дома, Джун. Теперь это и есть твой дом.
– Генри покажет тебе твою комнату, – радушно добавил опекун. – Ты, наверное, устала с дороги. Через два часа ужин, а пока можешь разобрать свои вещи. И зови меня просто – Фрэнк.
Вещей у Джун почти не было. Только рюкзак с вещами первой необходимости и небольшой дорожный чемодан с комиксами, как камень, который она привязала к своей душе. Чтобы никогда не забыть об ошибке, не простить себя. На комиксах лежали запасная пара джинсов и пара папиных рубашек. Ничего больше она не захотела забирать из дома.
– Благодарю, Фрэнк. Не могу передать, как несказанно я рада стать частью этого замечательного места, – четко произнесла она заученные слова. – Я обязательно спущусь к ужину. Премного благодарна.
…К ужину она не спустилась. Накрыла паническая волна, и Джун рыдала до полуночи. Генри принес поесть прямо в комнату: вегетарианское рагу, теплые булочки – но аппетита не было.
Фрэнк заранее позаботился и накупил всякого девчачьего барахла, одежды, школьных принадлежностей. Джун такие комнаты только в кино видела. Опекун переборщил с розовыми оттенками, которые она не переносила на дух, но чужая забота по живому резала, заставляя плакать громче.
Нет, семья Джун не была нищей в Лос-Анджелесе, но папина карьера покатилась по наклонной и он начал играть на ставках, а мама не работала, и часто приходилось считать каждый пенни, чтобы купить куриных наггетсов на ужин. Особенно в те недели, когда отца не было дома, потому что он мог исчезнуть на месяц, не сказав ни слова. Джун никогда не винила его: он ведь мотогонщик, не мог усидеть на месте.
Самое обидное, что отчаянный, непостоянный Ллойд Эвери родился в состоятельной семье и когда-то учился в одном университете с Фрэнком в Нью-Йорке. Они были лучшими друзьями, папа даже спас его однажды: вытащил из реки и откачал (они тогда с утеса прыгали, испытывали судьбу). Но потом все пошло наперекосяк. Ллойд бросил учебу за месяц до диплома, ушел в экстремальный спорт и сомнительные дела, выбрал жену по своему усмотрению – и родные от него отвернулись, предатели. Списали его со счетов, как просроченный товар. Из-за этого Джун и не переносила упоминаний о семействе Эвери.
Связь с Фрэнком тоже тогда оборвалась: он вернулся в Шотландию из Штатов и занялся семейным бизнесом.
Джун много слышала о Фрэнке Андерсоне, когда росла. Он был единственным настоящим другом отца, его кумиром. Папа идеализировал годы своей юности, называл их лучшим временем жизни. Поэтому в первый же день пребывания в Иден-Парке Джун поклялась себе, что станет лучшей девочкой на свете, чтобы Фрэнк гордился ею.
Увы, она не умела быть лучшей – в отличие от Тони. Подружись они, могла бы спросить у него совета, а вместо этого молча завидовала. В итоге, простые истины, которые Тони знал с пеленок, ей давались кровью и потом. Она совершала ошибки и набивала шишки, вместо того чтобы попросить о помощи.
…Боже, с ней было ужасно трудно, конечно. Но у Фрэнка оказалось огромное сердце. За три года, которые Джун прожила в поместье, он ни разу не упрекнул ее, не обидел. Вместо этого всегда мягко улыбался и подбадривал.
Фрэнка она не причисляла к плохому миру. Он был исключением, ее богом, и она всячески старалась угодить ему, чтобы он от нее вдруг не отвернулся.
Джун не понимала, что любовь начинается с себя; если не нравится собственное отражение в зеркале, то отражением в чужих глазах сыт не будешь – это дорога к притворству ради похвалы и навязчивому страху, что однажды станешь не нужна… Нет, Джун не понимала этого, поэтому снова и снова соревновалась с Тони, чтобы получить порцию добра от Фрэнка. Когда не получалось, а опекун все равно хвалил, она краснела, как помидор, а потом выла полночи, закрыв голову подушкой и кусая простыню. Она ведь не заслужила похвалы. Не справилась. А значит, Фрэнк пожалел ее в очередной раз, хотя в душе, конечно же, разочарован.