– Одиннадцатый.
– Я долго не выдержу, – сказал Джек. – Ноги отказывают.
До сих пор Уолкотт только задевал его. Джек успевал отстраниться, и получалось как при игре в бейсбол, когда игрок тянет за собой мяч и этим отнимает у него часть силы. А теперь Уолкотт начал бить крепче. Он работал, как машина. Джек только старался блокировать. Со стороны незаметно было, какое это ужасное избиение. Между раундами я массировал Джеку ноги. Мышцы дрожали у меня под пальцами все время, пока я его растирал. Ему было совсем плохо.
– Как идет? – спросил он Джона, поворачивая к нему распухшее лицо.
– Это его бой.
– Я еще продержусь, – сказал Джек. – Не хочу, чтобы этот полячишка меня нокаутировал.
Все шло так, как он ожидал. Он знал, что не может побить Уолкотта. У него не хватало силы. Но все было в порядке. Деньги были поставлены как надо, и теперь он хотел закончить бой по своему вкусу. Он не хотел, чтобы его нокаутировали.
Раздался гонг, и мы вытолкнули его вперед. Он вышел медленно. Уолкотт пошел на него. Джек нанес ему удар левой, и Уолкотт принял его, потом вошел в близкий бой и начал бить по корпусу. Джек попытался связать его, но это было все равно что пытаться задержать механическую пилу. Джек вырвался, но промахнулся правой. Уолкотт провел крюк слева, и Джек упал. Он упал на руки и колени и посмотрел на нас. Рефери начал считать. Джек смотрел на нас и тряс головой. На восьмом счете Джон подал ему знак. Голоса бы Джек все равно не услышал, так ревела толпа. Джек встал. Рефери, пока вел счет, все время одной рукой держал Уолкотта.
Как только Джек встал, Уолкотт пошел на него. Я услышал, как Солли Фридмен закричал:
– Берегись, Джимми!
Уолкотт подходил, глядя на Джека. Джек ударил левой. Уолкотт только головой тряхнул. Он прижал Джека к канату, оглядел его, послал очень слабый крюк слева в голову, а затем ударил крюком по корпусу изо всех сил и так низко, как только мог. Верных пять дюймов ниже пояса. Я думал, у Джека глаза выскочат. Они у него совсем на лоб полезли. Рот у него раскрылся.
Рефери схватил Уолкотта. Джек шагнул вперед. Если он упадет, пропали пятьдесят тысяч. Он шел так, словно у него кишки вываливались.
– Это не был неправильный, – сказал он. – Это случайность.
Толпа так ревела, что ничего не было слышно.
– Я в порядке, – сказал Джек. Они были как раз против нас. Рефери взглянул на Джона и покачал головой.
– Ну иди, сукин сын, полячишка, – сказал Джек. Джон перевесился через канат. Он уже держал в руках полотенце. Джек стоял возле самого каната. Он шагнул вперед. Я увидел, что лицо у него залито потом, словно кто-то взял его и выжал. По носу скатилась большая капля.
– Ну, иди, – сказал он Уолкотту.
Рефери поглядел на Джона и махнул Уолкотту.
– Иди, скотина, – сказал он.
Уолкотт вышел. Он не знал, что делать. Он никак не ожидал, что Джек выдержит. Джек пустил в ход левую. Толпа ревела не переставая. Они были как раз против нас. Уолкотт ударил дважды. У Джека было такое лицо – ничего страшнее я не видал. Он держался только усилием воли, держал себя всего – все свое тело, и это было видно по его лицу. Он все время думал и напряжением мысли зажимал свое тело в том месте, куда ему был нанесен удар.
Затем он начал бить. Лицо у него было ужасное. Он начал бить свингами [удар вытянутой рукой, применяемый на сравнительно далеком расстоянии], низко держа руки. Уолкотт закрылся. Джек послал бешеный свинг ему в голову. Потом вдруг опустил руки и левой ударил в пах, а правой как раз в то место, куда сам получил удар. Гораздо ниже пояса. Уолкотт рухнул наземь, ухватился за живот, перевернулся и скорчился.
Рефери схватил Джека и оттолкнул его в угол. Джон выскочил на ринг. Толпа все ревела. Рефери что-то говорил судьям, а затем глашатай с мегафоном вышел на ринг и объявил:
– Победа за Уолкоттом. Неправильный удар.
Рефери говорил с Джоном. Он сказал:
– Что же я мог сделать? Джек не захотел признать неправильный удар. А потом, когда ошалел от боли, сам ударил неправильно.
– Все равно он не мог победить, – сказал Джон.
Джек сидел на стуле. Я уже снял с него перчатки, и он обеими руками зажимал себе живот. Когда ему удавалось обо что-нибудь опереться, лицо у него становилось не такое ужасное.
– Подите извинитесь, – сказал Джон ему на ухо. – Это произведет хорошее впечатление.
Джек встал. Пот катился у него по лицу. Я набросил на него халат, и он под халатом прижал ладонь к животу и пошел через ринг. Уолкотта уже подняли и приводили в чувство. В том углу толпились люди. Никто из них не заговорил с Джеком. Джек нагнулся над Уолкоттом.
– Я очень сожалею, – сказал Джек. – Я не хотел ударить низко.
Уолкотт не ответил. Видно было, что ему очень скверно.
– Ну вот, теперь вы чемпион, – сказал Джек. – Надеюсь, получите от этого массу удовольствия.
– Оставьте мальчика в покое, – сказал Солли Фридмен.
– Хэлло, Солли, – сказал Джек. – Мне очень жаль, что так вышло.
Фридмен только посмотрел на него.
Джек пошел обратно в свой угол странной, запинающейся походкой. Мы помогли ему пролезть под канатом, потом провели мимо репортерских столов и дальше по коридору. Там толпился народ; многие тянулись похлопать Джека по спине. Джек, в халате, должен был пробираться сквозь всю эту толпу по пути в уборную. Уолкотт сразу стал героем дня. Вот как выигрывались пари у нас в Парке.
Как только мы добрались до уборной, Джек лег и закрыл глаза.
– Сейчас поедем в отель и вызовем доктора, – сказал Джон.
– У меня все кишки полопались, – сказал Джек.
– Мне очень совестно, Джек, – сказал Джон.
– Ничего, – сказал Джек.
Он лежал, закрыв глаза.
– Перехитрить нас вздумали, – сказал Джон.
– Ваши друзья, Морган и Стейнфелт, – сказал Джек. – Хорошенькие у вас друзья, нечего сказать.
Теперь он лежал с открытыми глазами. Лицо у него все еще было осунувшееся и страшное.
– Удивительно, как быстро соображаешь, когда дело идет о таких деньгах, – сказал Джек.
– Вы молодчина, Джек, – сказал Джон.
– Нет, – сказал Джек. – Это пустяки.