Теперь осталось одно — отпроситься у деда.
Дед сидит на колоде и выстругивает ручку для вил. Кукурузо ходит вокруг него и конючит:
— Диду!
— Га?
— Так я к тётке Ганне пойду в Пески.
— Отчепись.
— Диду!
— Га?
— Так я пойду.
— Отчепись, тебе говорят. Иди уроки учи.
Помолчали немного. Потом опять:
— Диду?
— Га?
— Мне с вами скучно.
— Так что, мне на голову стать, чтобы тебя развеселить?
— Я к тётке Ганне пойду. Там же Иришка. Я её столько не видел…
— Когда она дома, так только ругаешься с ней, а тут, видишь, соскучился…
— Я вам и самосада принесу. Вы же знаете, какой у тётки Ганны самосад.
— У меня свой есть, не хуже. Отчепись.
Опять помолчали.
— Диду!
— Га?
— Так я пойду. Да?
— Вот пристал, как банный лист! А уроки?
— Так я же возьму книжку и там учить буду. Вот спросите тогда у тётки Ганны.
Я притаился и думаю: «Ох, и трудно же в наше время удирать на необитаемый остров!»
Долго канючит Кукурузо. Наконец терпение у деда лопается, и он говорит:
— Вот чертёнок, а не дитя! Совсем замучил. Ну иди уже, чтоб я тебя не видел! Только на три дня, не больше. И если тётка Ганна скажет, что ты уроков не учил, — вот этой палки попробуешь. Двоечник!
Кукурузо не стал мешкать, бегом побежал в хату (а то ещё передумает дед), схватил грамматику — и за ворота. Потом вдруг остановился, обернулся, потоптался на месте, вздохнул:
— Бывайте здоровы, диду! Хороший вы… Я всегда знал, что вы хороший…
— Иди-иди! — буркнул дед. Разве он знал, что прощается с ним Кукурузо на двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней.
На улице я присоединился к своему другу.
Молча дошли мы до речки, молча сели в лодку и молча поплыли в плавни.
Не проронив ни одного слова, доплыли мы до острова.
В торжественном молчании перенесли все вещи на поляну к шалашу.
И вот в последний раз стоим на берегу возле лодки. Опустив голову, ковыряем носками ботинок землю. Стоим и вздыхаем. Надо прощаться, а мы не знаем, что говорят в таких случаях на прощание. Ведь не на день мы прощаемся, не на месяц, не на год даже, а на целых двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней. Ещё никто в мире не прощался на так долго.
— Ну что ждёшь? Отчаливай! — не выдерживает наконец Кукурузо.
— А ты что, спешишь? — говорю я.
— Да нет, я ничего, но вообще… Тебе ж домой нужно. Хлопцы, наверное, в футбол сейчас на выгоне играют.
— Та! — машу я рукой. Дескать, не нужен мне ни футбол, ни хлопцы. А сам думаю: «Неужели это Кукурузо никогда в футбол больше играть не будет? Вот бедный хлопец!» И так мне его жаль стало! Какой же он вратарь замечательный был! Настоящий Лев Яшин мог из него вырасти.
Вздохнул я, полез в карман и вытащил свой перочинный нож.
— На, — говорю, — тебе пригодится. Ты же знаешь, какой это нож. Как бритва. Такого ни у кого нет… А у тебя обломок какой-то.
Кукурузо даже покраснел от удовольствия. Он всегда завидовал мне из-за этого ножика и не раз предлагал меняться, да я не хотел. Но теперь пусть ему достаётся, раз он в футбол больше никогда не сыграет и в одиночестве жить будет.
Я ещё раз вздохнул, полез в другой карман и вынул спичечную коробочку. Там лежали рыболовные крючки, которые подарил мне дядька в Киеве. Прекрасные крючки. Целое богатство для рыбака. И маленькие — для верховодок, плотвы и карасей; и побольше — для ершей, окуней и лещей; и большие — для щук, линей, карпов; и совсем большие, тройные, — для сомов и другого рыбьего зверья.
— Лови, — говорю, — на здоровье. Рыбой ты теперь обеспечен… Только, знаешь, когда я к тебе когда-нибудь приеду, ты и мне дашь половить. Очень я привык к этим крючкам.
Почему я так сказал — сам не знаю. Я же ещё ни разу не ловил этими крючками. Наверное, жалко всё-таки было мне их. Даже больше, чем ножик. Кукурузо почувствовал это:
— Да зачем. Не надо. У меня же есть.
Однако не мог оторвать восторженных глаз от коробочки. Разве хватит у человека сил отказаться от такого подарка! Нет, хоть и жалко, но не жалко мне крючков.
Кукурузо же остаётся на необитаемом острове один-одинёшенек, как тот зуб во рту у деда Саливона. И никто его больше не увидит. Даже письмо ему написать нельзя. Ну да, нельзя. У него же нет адреса. У всех людей на свете есть адреса, а у него нету. Эта неожиданная мысль встревожила меня.