— Можно попробовать, — согласилась Джейн.
И все трое высунули языки, да так далеко, что даже в горле заболело. Но это плохо помогало, пить хотелось еще больше, а кроме того, приводило в недоумение всякого, кто проходил мимо. Поэтому дети убрали языки обратно, а тут и Сирил появился с лимонадом.
— Но расплатиться мне пришлось своими деньгами, из тех двух шиллингов и семи пенсов, на которые я собирался купить кроликов, — доложил он. — Тут не дают сдачи с золотых монет. А когда я показал целую пригоршню, хозяин только рассмеялся и заявил, что это жетоны для игры в карты. А еще я купил печенья, что было в стеклянной вазе на прилавке. И немного тминных коврижек.
Печенье оказалось черствым и крошилось, и коврижки оказались черствыми и тоже крошились, а этого коврижкам никак не положено. Зато лимонад искупил все.
— Теперь моя очередь попытаться купить что- нибудь на эти деньги, — сказала Антея. — Я следующая по старшинству. Где тут пони с коляской?
Это было неподалеку, в трактире «Шахматная доска». Однако зашла Антея сзади, прямо во двор, потому что ее учили, что девочкам нельзя заходить в питейные заведения. Вскоре Антея вышла, причем, как она выразилась, «не с пустыми руками».
— Хозяин сказал, мол, за один соверен, или как он там называется, он запросто отвезет нас в Рочестер и обратно и подождет, пока мы купим все, что надо, — доложила она. — По-моему, я устроила все замечательно.
— Да у тебя ума палата! — хмуро похвалил ее Сирил. — Как это ты ухитрилась?
— В моей ума палате хватило ума не доставать из кармана пригоршню золотых монет, чтобы никто не подумал, что они ничего не стоят, — наставительно сказала Антея. — Я просто подошла к мальчику, который с губкой и ведром воды делал что-то с ногой лошади, достала одну монету и спросила: «Не знаешь ли ты, что это такое?» Он сказал, что не знает, и позвал отца. Пришел его отец и сказал, что это старая гинея. И спросил, моя ли она и могу ли я делать с ней все, что захочу. Я сказала, мол, да, и спросила про пони с коляской, и сказала, что он получит эту гинею, если отвезет нас в Рочестер и обратно. Зовут его Криспин. И он сказал: «Согласен!»
Детям было в новинку ехать по проселочной дороге на пони в замечательной коляске. И к тому же это было очень приятно (чем может похвастать далеко не всякая новинка), не говоря уж о грандиозных планах, как потратить деньги. Разумеется, каждый строил свои планы самостоятельно и молча, чтобы трактирщик не услышал их разговор и не узнал, насколько далеко эти планы простираются. Наконец тот высадил их у моста, как его и просили.
— Скажите, куда бы вы пошли, если бы хотели купить экипаж и лошадей? — спросил его Сирил как бы между прочим.
— В «Голову сарацина», к Билли Пизмаршу, — ответил трактирщик без промедления. — Хотя, что касается лошадей, я и другим советов давать не хочу и сам чужих слушать не стану. Но если ваш папаша намерен приобрести целый выезд, то, провалиться мне на этом месте, во всем Рочестере не сыщешь человека более честного и обходительного, чем Билли.
— Благодарю, — сказал Сирил. — Значит, в «Голову сарацина».
Вскоре детям пришлось испытать на себе действие одного из законов природы, который, впрочем, вывернулся наизнанку и встал на голову, словно акробат. Всякий взрослый человек скажет вам, что деньги трудно достать, а потратить легко. Однако выяснилось, что эти волшебные деньги легко было достать, а вот потратить не то что трудно — почти невозможно. Рочестерские торговцы самым непонятным для торговцев образом прямо-таки шарахались от этого волшебного золота. («Ненашенские деньги», — один за другим говорили они.) Начать с того, что Антея, которую еще утром угораздило сесть на свою шляпку, попробовала купить себе новую. Она выбрала очень красивую шляпку, украшенную алыми розами и синими павлиньими перьями. На бирке было написано: «Парижская модель, три гинеи». — Хорошо, что гинеи, — сказала Антея. — Гинеи, они и есть гинеи, а не соверены, которых у нас нет.
Однако, когда она протянула продавщице ладошку с тремя своими гинеями, а ее ладошка, надо сказать, была к тому времени уже изрядно грязной, потому что Антея не позаботилась надеть перчатки перед тем, как спуститься в карьер, молодая леди в черном шелковом платье сперва очень строго посмотрела на нее, потом подошла к другой леди, тоже в черном шелковом платье, но пожилой и некрасивой, они шепотом поговорили о чем-то и вернули Антее ее деньги. И сказали, что эти монеты теперь не в ходу.
— Но это же хорошие деньги, — возразила Антея. — И они мои собственные.