— Слышите? — спрашиваю я и быстро надеваю рюкзак. — Слышите, станция?!
— Что-что, голоса? — спрашивает Мика.
— Нет, ветровая вертушка на мачте!
Я уверен, никто из них ничего не расслышал, но все подхватили, рюкзаки, и мы быстро, идем на звук.
Он становится все резче, он ревет почти над нами, и вот я спотыкаюсь о фанерный ящик, углом торчащий из снега. Потом чуть не напоролся на алюминиевые палки, уходящие в лед. Вот какие-то красные баллончики из-под газа, стенки с кусками войлока — и все. Мы медленно проходим через остатки станции и выходим в дымящееся снегом поле. Перед нами только одинокая мачта, дрожащая от напора ветра мачта с работающей вертушкой. Мы стоим под мачтой, и вертушка захлебывается железным хохотом.
Я не поднимаю глаз, я смотрю на ноги, только на свои ноги. Снег вдруг стремительно темнеет — это чернеет у меня в глазах от отчаяния… Станция оставлена. Я ошибся. Весной станция была, но я не удосужился узнать, работает ли она летом. Я привел сюда этих замерзших людей. Не поднимая глаз, я говорю:
— Станция снята. Они кончили работу.
— Вот и напились кофе! — ворчит Мика обиженно и уныло.
Меня это взрывает. Мальчишка, который не знает, что такое пурга на высоте, не знает, что бывает, когда кончаются продукты, когда кругом снежная каша.
— Ты же искал романтику! — говорю я бешено и хочу замолчать, чувствуя, что сорвался. — Вот это и есть романтика!
Мика хмыкает. Лиля смотрит на меня со страхом, и даже Александр Дмитриевич недоуменно вздергивает брови.
Когда в темноте мы ставим палатку и она хлещет нас по лицам, когда потом разжигаем в палатке примус, я чувствую себя самым гнусным человеком в мире. Продукты у нас на исходе, пурга может крутить неделю. В пургу мы не найдем перевал. Что делать? Я чувствую такое беспросветное горе, что вчерашняя тоска оттого, что меня не любит Лиля, представляется мне сейчас пустячной! Вчера я был честным человеком! И самое гнусное, что я молчу. Я виноват, но молчу.
В тягостном безмолвии мы сидим вокруг горящего примуса и сушим мокрые ноги. Александр Дмитриевич причесывает бороду и вдруг говорит просто:
— Ну что же, господа… Хоть утро вечера мудренее, но давайте обсудим сейчас, как нам быть. Мы попали действительно в романтическое положение.
Он озорно подмигивает мне.
Я чувствую, как меня окатывает волной жаркой радости. Этот его озорной взгляд, это подмигивание спасают меня. «Ничего, брат… все бывает… не истязай себя» — вот что он мне говорит.
Мы обсуждаем «романтическое» положение. Решаем: завтра идти к перевалу в любую погоду. Значит, полетела к дьяволу моя геология. Ведь я рассчитывал пробыть на станции дня три-четыре, совершить несколько маршрутов к левому и правому борту. Меня опять охватывает отчаяние.
Из-за собственной глупости рушится мечта стольких лет! Я мечтал покорить это ледяное царство — и я у него в плену. Мечтал о настоящей дружбе в этом походе — и сам предал своих друзей. Я полон дурацкой зависти и ревности к Мике.
Просыпаемся поздно. Александр Дмитриевич встать не может. Садится, откидывается на спину и ругается:
— Черт бы меня побрал!
Ему плохо, он должен лежать.
А погода сегодня, как назло, морозная и ясная. Лиля лезет за аптечкой, достает несколько порошков и таблеток. Александр Дмитриевич ссыпает их все в одну кружку с водой, устраивает коктейль и выпивает.
Нет ничего томительнее безделья в таком белом просторе. Я выхожу из палатки и смотрю на близкие горы, видимые так ясно, что можно, кажется, потрогать их рукой. В этих горах спрятана загадка, ради которой мы пришли сюда, ради которой годами рыскаем по Памиру. Горы приводят меня в лихорадочное волнение. Я долго смотрю в бинокль на смятые в громадные складки, разорванные и раздробленные породы. Мне хочется бежать туда! Наконец я не выдерживаю и заглядываю в палатку.
— Пайшамбе, собирайся!
— Куда это ты? — спрашивает Мика.
— А вон посмотри на горы!
Мика выглядывает.
— Да, хотел бы я там побывать, — говорит он мечтательно.
— Что ж, тогда ты можешь пойти вместо Пайшамбе, — отвечаю я неожиданно.
Академик и Лиля расстроенно смотрят на меня.
— А почему бы не пойти Мике? — говорю я. — Он давно рвется к испытаниям. Пайшамбе устал, он несет самый тяжелый груз, и у него натерты ноги. А Мика такой же рабочий, получает зарплату. Нужно работать.