— Подождите! Я понимаю, вам все равно, что чужие пропадают мальчики, но у вас хоть страх-то есть?
— Какой страх? — с любопытством спросил Павел Федорович.
— Перед судом! Если, не дай бог, что случится, я разобьюсь, а вы от ответа не уйдете!
— Ты вон что… — Павел Федорович надвинулся на Алешу, дохнул на него. — Парнишка сам сбежал! И без всякой причины!
— Вы его будете искать вместе со мной!
Павел Федорович распахнул пальто, покрутил головой.
— Слушай, юный следопыт, чего ты мне приказы разводишь? Чего? На бога берешь?
— Я хочу знать, кто вы такой!
— Погоди!
— Кто вы есть в нашем обществе?
— Меня словами не вывернешь! Я все ступени прошел в твоем обществе! Ты, может, еще ножку свою сосал, а я шахты строил в Экибастузе да на Памире силикоз наживал, снежком разговлялся… Уголек рубал на высоте четыре тысячи двести метров! Пять раз лопаткой кинешь в вагонетку — и зови маму! Я свое отдал. Если хочешь знать, я сюда приехал, чтоб в покое жить. Хватит, наездился. Здесь у вас края тихие…
— Вы ради покоя и Володю запугивали?
— Порядок я люблю, — возразил Павел Федорович. — Ребенок порядка не знает. Я ему задание дал, а он не выполнил!
— Какое еще задание?
— Портрет свой нарисовать с фотокарточки в большом размере, с полной отделкой. Лестно ему должно быть, верно?
— Почему же? А если он не хочет?
— Как же так, если у него способность? Сделай, уважь! Примени свое умение… Учится плохо. Из тыквы какую-то рожу сделал. Без всякого порядка мажет и мажет. Лес нарисовал красный, а лес-то — зеленый! — сказал Павел Федорович и возмущенно уставился на Алешу.
— Ну и пусть, — сказал Алеша. — Вам-то что?
— Ненормально же! — вскрикнул Павел Федорович сердито и уязвленно. — Искажение! Сплошная ложь! Я его в колею вставлял! Чтобы был в здоровом духе, предан идеям. Мальчишка он запущенный.
— Вы его притесняли.
— На пользу стругал, на пользу! — непреклонно возразил Павел Федорович.
Алеше стало тоскливо до смерти, и так захотелось, чтобы пропал, сгинул в своих новых галошах Павел Федорович, как дурной сон.
Но Павел Федорович — живой и крепкий — стоял перед ним, обдавал горячим воздухом, как работающая машина, и говорил обидчиво:
— Почему он меня как отца не почитает? Васса меня почитает, бабка слухает, с Манькой мы в контакте… А он… такой каверзный, понимаешь, мальчишка. Ну, я выпил раз, пошумел. Согласен, некоторое волнение. Дак он меня вроде и не видит, как на предмет какой смотрит. Мне и с ним жить придется. А как? Я ведь и уехать могу. Механики везде нужны. Только мамка твоя с ума сойдет.
Из дома напротив вышли двое ребят, подошли, разноголосо, робко поздоровались:
— Доброго здоровья, Алексей Матвеич.
Алеша узнал товарищей Володи. У Шурика Куклина по прозвищу Саша-Медяшка, как всегда, из-под шапки скобка рыжих волос торчит. А второй — Митя Усов, узколицый, с маленьким ртом, по прозвищу Засоня.
— С праздником вас! — деловито сказал Медяшка.
Павел Федорович закурил папиросу, пустил дым в сторону ребят:
— В клуб идут баловаться.
— Мы в кино, дядя, — сказал Митя Засоня.
— Ну, вы тут пока покалякайте, — мирно сказал Павел Федорович. — Я попить зайду на квартиру.
Он живо свернул в калитку к синему дому, похожему на ларец.
Алеша грустно вздохнул:
— Куда ж Володя подевался?
Мальчики понурились.
— Когда в последний раз его видели?
— В школе вчера… — протянул Митя.
— Вы из школы вместе шли?
— Вместе. С горки съезжали к мосту, так Володька-то перекувырнулся, — сказал Медяшка.
— А вечером видели?
— Вечером уже не видели, — ответил Медяшка, а Митя промолчал.
Алеша внимательно на него посмотрел.
— А ты тоже не видел?
Митя отвернулся.
— Давай рассказывай!
Засоня решился и произнес загадочно:
— Он, может, в Африку едет теперь, в пещо́ру…
— Ври, ври, — сказал Медяшка. — Ну и врун!
— Зачем же ему в Африку?
— А я почем знаю? Он говорит: давай в пещо́ру вместе деранем.
— Да когда он говорил-то? — Алеша схватил Митю за плечи.
— Я вышел во двор. Шарику похлебку понес, а он в калитку заглянул…
— Когда?
— Вчера вечером. Я похлебку поставил. Он подбегает и говорит: «Патроны тащи, ружье, быстро побежим!» Я говорю: «Холодно, а ружье в чулане висит, папка узнает — прибьет!.. А пещо́ра, — спрашиваю, — где? В Африке, что ли?» Он меня толкает: «В Африке, в Африке… Спички давай!» И дрожит, трясется весь. Тут мамка вышла на крыльцо, он и побежал.
— Куда?