- Что это такое? - спросил Антонио.
- Дворец Клитемнестры в городе Аргосе, - ответил горбун.
- Матери Ореста?
- Да, а другое сооружение, поменьше, - это гробница Агамемнона.
- Отца Ореста?
- Да, отца Ореста, которого убили. Но ты всё увидишь сам, начиная с того места, когда Орест отомстил за смерть своего отца.
- А ты видел, как убили Агамемнона?
- Конечно. Я часто хожу в театр. Когда Агамемнона убивали, он так вскрикнул, что я весь задрожал, а некоторые женщины даже заплакали. При жизни поэта, который написал трагедию, показывали всю историю Ореста. В этот час спектакль уже начинался и длился до самого вечера. Представляю себе, как это было чудесно! Теперь ведь не всё исполняют, пропускают некоторые стихи, иногда по три сразу.
- Но почему? - удивился Антонио.
- Спешат. Время - деньги!
Солнце едва начало клониться к закату, но всё ещё ярко светило в небе, когда прозвучали трубы и на сцене появился юноша в костюме античного воина, только без меча и щита, с непокрытой головой. Он подошёл к гробнице Агамемнона и принялся декламировать.
У Антонио учащённо забилось сердце. Это был настоящий живой Орест! Вот, оказывается, почему горбун уверял, будто Орест ещё жив.
Тем временем на сцену вышли двенадцать женщин, с распущенными волосами, одетых в траур. Шествие возглавляла прекрасная молодая девушка.
- Кто это? - тихо спросил Антонио.
В театре царила мёртвая тишина; слышно было, как пролетали мухи. Публика, до того шумная, говорливая, возбуждённая, замерла. Все сидели затаив дыхание.
- Это подруги Электры, сестры Ореста; они сопровождают девушку к гробнице отца, - прошептал Орест-горбун, - Они говорят все вместе, потому что это хор. Понимаешь, как если бы поэт говорил их устами.
- Вздох волной пронёсся по рядам публики: Электра узнала Ореста, Орест - Электру. Они обнялись и зарыдали.
- Недаром говорится, что зло не проходит безнаказанно. Запомни это хорошенько, - сказал пекарь мальчику.
Всё, о чём шла сейчас речь в прекрасной бессмертной трагедии, казалось правдой и волновало зрителей.
Злых зверей, лютых змей Мало ль ты родишь, Земля? Страшных чад, мрачных гад Хляби вод Питают; Кишат моря Чудищами. Грозные Рыщут в небе молнии. Птицы воздушные, Твари ползучие Знают, Как крутится чёрный смерч.[3]Антонио слушал и представлял себе море, где отец вступает в единоборство с громадными рыбами, чтобы прокормить семью; внезапно надвигающийся шторм, когда каждую секунду приходится быть начеку, иначе можно перевернуть лодку и погибнуть. Он вспомнил зиму, когда почти нечего было есть, и Волка ... Это человека звали Волком: он убил на улице прохожего и украл у него деньги, а сам потом повесился на дереве. Антонио подумал о том, как много страшных событий происходит в жизни, и понял, что только поэты могут их объяснить.
- Когда жили античные поэты?
Горбун приподнял подбородок, резко откинув голову назад.
- Они жили за четыреста-пятьсот лет до нашей эры.
Жутко было смотреть на Ореста, который, убив Эгиста, разыскивал теперь повсюду мать, чтобы лишить жизни и её.
Рядом с Антонио сидела пожилая торговка рыбой. Она не раз покупала у мальчика товар, когда он приезжал в Сиракузы. Теперь женщина плакала горькими слезами. Её острый локоть вонзился в бок мальчика, но он этого даже не замечал.
По другую сторону от Антонио сидел горбун. Он, казалось, совсем преобразился. У него не было больше ни ног, ни рук, остался лишь резко очерченный профиль, словно приколотый булавкой к огромному горбу из картона.
- Неужели раньше тоже бывали такие случаи, как сейчас? - спросил Антонио.
Орест-горбун с горечью покачал головой:
- О, нет, теперь всё по-другому. Здесь всего несколько убитых, а в наше время на войне людей убивают тысячами. Война — это насилие; она порождает жестокость и несёт с собой горе. Человек не должен убивать человека.
Когда спектакль кончился, уже смеркалось, но магазины в Сиракузах были ещё открыты, и без особого труда Оресту и Антонио удалось купить аккордеон.
Антонио рассматривал покупку со всех сторон, но особенно приятно ему было держать инструмент в руках: ведь мальчугану до сих пор не верилось, что у него есть собственный аккордеон.
Потом они направились к механику. Днём горбун оставил у него свой старенький грузовичок, в котором он возил на рынок глиняную посуду. Орест усадил в кузов Антонио, не выпускавшего из рук аккордеона, и покатил в Мардзамеми.
Мальчуган ничего не соображал от усталости. Орест проводил его до самого дома, вошёл, поздоровался с отцом, сказал ему несколько слов и уехал.
Антонио даже отказался от ужина и прямо отправился спать. Однако, прежде чем уснуть, он поставил аккордеон у изголовья кровати и положил на него руку.
Горбун сказал отцу, что деньги на аккордеон Антонио заработал честным трудом, и предложил взять к себе мальчика на постоянную работу. Пусть подумают об этом и дадут ответ.
От неожиданности родители Антонио растерялись, потом отец пробормотал несколько слов, которые, по-видимому, означали: «Антонио у нас хороший сын» ...
Орест возвращался домой, сидя за рулём своего старого грузовичка. Рядом с ним, на сиденье, лежала книга - трагедия античного поэта Эсхила - «Хоэфоры».
Глава 6. Аугусто ди Калашибетта, по прозвищу Мантеллина
Воскресенье. Колокол церквушки звонит с неуёмной резвостью. Если проследить взглядом за верёвкой, спускающейся от колокола вниз, на самом конце её можно обнаружить Джузеппанджело Барони, по прозвищу Карчофо, одетого служкой: мальчишка раскачивается на верёвке с таким видом, будто он на качелях.
Подходят женщины, закутанные в чёрные шали. Снизу, по дорожкам, окаймлённым инжировыми деревьями, верхом на осликах едут мужчины в чёрных костюмах. Люди входят в церковь, а ослики, привязанные, остаются на улице в ожидании своих хозяев и ищут себе чего-нибудь пожевать.
Море бушует в нескольких шагах, позади домов, фасадами выходящих на площадь.
Бывает так, что сегодня можно купаться, а завтра поднимается шторм и даже идёт дождь. В конце мая такие фокусы не редкость.
В это воскресенье погода тоже хмурилась.
К началу мессы прихожане вошли в церковь: кому охота мокнуть под дождём! Гораздо лучше переждать его под крышей, а заодно помолиться о том, чтобы гроза не перешла в настоящую бурю. Когда все вошли и церквушка оказалась набитой до отказа, Дон Пьетро начал свою проповедь следующими словами:
«Седьмая заповедь: не укради!»
Пока священник говорил, Карчофо, сидя на скамейке возле алтаря, всё время вертелся, корчил рожи и перемигивался с Джанджи. Даже слепой увидел бы, что между служкой и маленьким любимцем Тури кроется какая-то тайна.
- Зреют помидоры под тёплыми лучами солнца, краснеют и наливаются соком. Так созревает и наше сознание под солнцем божьим, когда мы совершаем добродетельные поступки и пребываем в мире сами с собой. Но может разразиться буря ...
Прихожане встрепенулись, а те, кто находились недалеко от двери, обернулись и озабоченно посмотрели на небо.
- ... и град уничтожит помидоры, пробьёт тонкую душистую кожицу, испортит и погубит их. Так дурные поступки могут испортить нашу душу, наше сознание, сделать его извращённым, грязным. Запомните это!
Дон Пьетро замолчал.
Джанджи разглядывал собравшихся до тех пор, пока не заметил в уголке закутанного в рваный плащ Аугусто ди Калашибетту. Малышу показалось, что Мантеллина следит за ним украдкой своими глубоко посаженными, злыми глазами. Неужели Аугусто на самом деле украл его собаку? При мысли о Томе у Джанджи слёзы навернулись на глаза. Малышу казалось, что сквозь эти слёзы, сквозь серовато-зелёный плащ он видит душу Аугусто, который, совершив дурной поступок, подобно помидору, весь съёжился, увял и сохранил на себе следы града.