Алина Рузакова, 13 лет, дочь Елены.
Вероника (10 лет) и Ваня (5 лет) Чарушины, дети Сергея и Светланы. В семье Ваню зовут Хотюнчиком.
Перед нами — четырехкомнатная квартира клана Чарушиных. Четырехкомнатная, впрочем, это одно название; общая площадь — 64 квадратных метра. Изолированная комната одна — 12 метров, потом «большая» — 18; из «большой» ведут две симметричные дверки — за каждой дверкой по маленькой, восьмиметровой, комнате. Балкон. Кухня (по документам) 7 м, но когда начали делать ремонт, рабочие мерили-мерили и намеряли 6 с половиной. Усушка и утруска.
Семь человек в тесноватой квартире панельного дома — это ли не почва для настоящей повседневной трагедии? Но никакой трагедии с Чарушиными не происходит.
Семья наших героев живет мирно — в этом-то и драма.
— Москва — очень спокойный город, — говорит Людмила Георгиевна, основательнейшим образом расположившись на кухне. Нарядное сияние пузатой медной вытяжки (вытяжка на современной кухне заменяет собой абажур и самовар, служит средоточием буржуазного уюта), пестрый кафель, разноцветные чашки — все подчеркивает праздничность обдуманного и умело устроенного уклада. Основательность «младшей реальности» — так теперь в американской социологии модно называть быт. Чудесное определение — «младшая реальность».
— Спокойный город? — удивляюсь я. — Да разве же?
— Москва — это место, где приезжие воюют с приезжими за жилье, — продолжает Людмила Георгиевна, — а москвичи живут спокойно-преспокойно, в своих квартирах. Нам не повезло, что квартира одна, а детей много. Ипотека — лошадиное какое-то слово. Жаль, конечно, что приходится на нее уповать. Но разменивать квартиру я детям не разрешаю — нельзя дробить жилье! Это путь на дно!
В недробленом жилье семейство устраивается следующим образом: изолированная комната отдана под детскую, там живут старшие девочки. В одной из маленьких комнат спальня супругов, Сергея и Светы; с ними спит и младший мальчик, Ваня-Хотюнчик.
Вторая маленькая комната — вотчина Людмилы Георгиевны. Елена спит в большой комнате. Конечно, неудобно в тридцать-то пять лет, с ее-то утонченностью, ночевать на диване, но Елена не ропщет. Вообще, в их совместной жизни много сложных условий и условностей, раздумий и расчетов, складывающихся в систему противовесов, хранящих психическое здоровье всех членов семьи. Лене приходится хуже всех — она «не имеет своего угла». Но зато она имеет возможность вовсе не заниматься хозяйством, жить девически свободной жизнью, пропадать на работе допоздна, встречаться с друзьями в любой день, не приходить домой ночевать — и при этом знает, что дочка ее будет встречена из школы, обласкана, что вечера ребенок проводит в ровном тепле. Это немало. Света, Сережина жена, также вполне могла бы чувствовать себя несчастной — на ней все хозяйство, трое шумных детей. Теснота чужого дома. И если бы Лена была более близка с Людмилой Георгиевной, жизнь Светланы и вправду могла бы стать беспросветной. Но обстоятельства сложились таким образом, что в великий женский союз вступили не Елена с матерью, а как раз Светлана со свекровью. Именно они утвердили в квартире женскую модель семьи, они являются распорядителями доходов и творцами уклада. Кроме того, Светлана не москвичка, а вовсе даже родом из Коврова. Она-то как раз победительница — живет в Москве, у мужа красивая машина. Когда она приезжает в родной город, подруги ей завидуют… В Коврове у родителей Светланы большой дом, все дети Чарушиных проводят там летние месяцы.
А что же Сергей? Отчего не тяготится теснотой? Оттого, что ему неудобно признаваться самому себе, что ему неудобно. Сергей, как и все остальные члены клана, испытывает чувство вины. Согласно семейной договоренности, наш ведущий специалист должен выплатить сестре треть стоимости родовой квартиры (Лена, конечно, немного сердится на матушку, что решено было выплачивать именно треть, а не половину). Эта сумма и станет первоначальным ипотечным взносом. Но деньги собираются медленно, а квартиры дорожают быстрехонько. К прошлому Новому году Сергей накопил пятьдесят тысяч долларов. За праздничным столом домочадцы резвились, строили планы. «Двухкомнатную, в нашем же районе! Алине еще четыре года учиться, ты не забыла?» — «Мама, но она к вам будет приходить уроки учить!» — «Не хочу, чтобы Алина жила не с нами…» Голосом, замешанным на сюсюке: «Ой, наш Хотюнчик вдруг чего-то не захотел!» За окном гремел гром, блистали китайские молнии. Пришел новый год! Пришел-пришел. Принес подарки. За три весенних месяца панельная квартира Чарушиных подорожала в два раза. И просят за нее теперь двести пятьдесят тысяч долларов.
Страшно выходить из теплой московской квартиры. За дверями — мороз власти, черные риэлтеры, жадные бездомные мажоры, противное лошадиное слово.
— Что толку быть москвичом, если приходится наново покупать собственное бесплатное жилье, — говорит мне Сергей Чарушин. — За наши квартиры вообще нельзя деньги брать. Они никогда ничего не стоили, они рождены бесплатными. Если бы можно было купить что-то принципиально новое, лучшее — ну, тут логично жилы рвать. Движение семьи вперед и вверх — на это я согласен работать. А тут, чтобы удержать свое… Трудно собраться.
Приобретение квартиры в Москве требует усилий, выходящих за рамки обыкновенных. Грубо говоря, для этого поступка необходима эмоция войны, а не эмоция мира. Готовность к борьбе. К завоеванию.
Сергей оказался великим знатоком рынка элитного жилья. Он знает, где в Москве находится первый «настоящий» элитный дом, построенный в 1997-м году и пять лет подряд считавшийся самым лучшим. На улице Климашкина он находится, и называется «Агаларов-хаус». Его построил А.И. Агаларов, нынешний владелец «Крокус-интернейшнл».
А знаете ли вы, про какое чудесное строение придуман анекдот: «Проблема у нас одна — наш дом часто путают с храмом Христа Спасителя и просят у подъезда милостыню?»
А Сергей в курсе — это о жилом комплексе «Патриарх» в Ермолаевском переулке.
— Сережа, — спрашиваю я, — а что для вас все это знание?
— Жизнь долгая, — говорит Сергей, — может, еще понадобится. Знаете, как говорят: «Кто кого еще порвет!» — сказала Тузику грелка, надутая до 10 атмосфер.
— Смешно. Но мечтать о несбыточном — разрушительно.
— Разрушительно мечтать о квартире в соседнем панельном доме, да еще платить за нее триста тысяч долларов всю жизнь в рассрочку. Вы посмотрите, что творится вокруг, — вот мы живем возле МКАДа. Ну, строишь ты, застройщик, дом у черта на куличках. Ну и чего ты его называешь «Солнечным кварталом» или «Радугой»? Какая тут, к е. ням, радуга? Да, и еще ведь всегда упоминают в рекламе — как нечто заманчивое, повышающее цену — рядом лес. Минута ходьбы, и ты в лесу. А в этом лесу страшно! Зимой тут ветер воет!
Ох, действительно, зимой у нас как-то невесело. Я уж знаю: мы с Чарушиными рядышком живем. Зимой, под вечер, поднимается метель. Заметает гаражи, магазин «Продукты», боулинг «Мамайка». Меж стеной желтых огней и стеной темного леса — присыпанная снегом маленькая промзона. Выглянешь из окна — близко подступает древний страх, темный лес. Кто там бродит? Там, в лесу, лоси, зверопроход, грузинское кафе «Березка», в котором заворачивают в лаваш банку красной икры и называют это «оладушки от бабушки».
А еще в «наших» рекламных объявлениях пишут: «Пятнадцать минут ходьбы — и вы у метро!»
Пятнадцать лет ходьбы — и у вас будет прекрасная собственная московская квартира.
Ты герой. Ты победил большой город.
А Елена Чарушина — поклонница сериала «Секс в большом городе». Или даже не так, Лена старается жить в Москве точно таким же образом, как живут манхэттенские героини. Сергей чувствует себя обманутым москвичом: злая судьба лишила главного — покоя. Москвичам положен покой, уверенность. А вот Лена ценит в городе непокой, нервную энергию, атмосферное электричество.
В себе же Лена любит легкость и независимость; к тому же знакомства с мужчинами для нее важная часть жизни. У Лены есть две ближайшие подруги, с которыми она два раза в неделю встречается в кафе. Одна подружка старинная — однокурсница; вторая — коллега по работе, энергичная девушка. Кстати, из провинции. Недавно купила квартиру.