Было время раздачи хлеба арестованным. На нас взвалили мешки с хлебом и надзиратель повел по коридору, где находились камеры, переполненные заключенными итальянцами. Они приветствовали нас, как старых знакомых.
После раздачи мы получили маленькие порции хлеба, но были так ошеломлены, что не могли есть. Август твердил о «двух идиотах, которые сами пришли в неволю». Он схватился за голову и чуть ли не со слезами сказал:
— Зачем я не послушался тебя, старик!
— Мы поступили правильно, — возразил я. — Разве ты не видел, что нас ждали?! Уверен, что за нами следили…
Стены камеры были исчерчены надписями на итальянском, французском, английском языках, а одна — на русском; некоторые из них относились к 1912 году.
Утром дверь распахнулась, в камеру ввели шесть человек: двух американцев, двух негров, бельгийца и подростка-австрийца. Поднялся шум, стало тесно, и нас всех перевели в более просторную камеру с длинными нарами.
Один из американцев свободно говорил по-русски, и Августу пришлось играть роль глухонемого. Американцев, служивших на пароходе, посадили за дебош на берегу. Двух негров и бельгийца задержали как беглых матросов. Молодой австриец должен был сидеть до тех пор, пока его не репатриируют.
Принесли корзинки со столовым вином и бутербродами. Поев, мы захотели спать, но одеял у нас не было. Бельгиец бегал по камере и отчаянно ругал надзирателей, а негры спокойно лежали в углу и напевали. Вместо одеял нам дали какие-то тряпки.
Через две недели на нас надели ручные кандалы и под строгим конвоем повезли в громыхающей карете через город.
Был март, солнце сияло. Глядя в оконце кареты на толпу, я с тоской думал: «Куда же теперь? Неужели мытарствам не будет конца?!»
Нас привезли в Центральную генуэзскую тюрьму, раздели, очень тщательно обыскали и посадили в большую камеру, где уже обитали четыре человека: двое испанских артистов-акробатов, араб и француз.
Артисты выступали на итальянской эстраде, но власти без объяснения причин предложили им покинуть страну. Когда испанцы категорически отказались, их арестовали и держали в тюрьме уже несколько месяцев. Это были веселые люди, один из них отлично пел. Чтобы не потерять квалификацию, они и в камере занимались акробатикой, изображали бой быков.
Араба-египтянина посадили как подозрительную личность. Этот статный человек с красивым лицом владел несколькими языками, хорошо говорил со мной по-русски.
Француз Жорж был авантюристом. Всю жизнь он провел в Ницце и Монте-Карло, а в Италию попал в разгар войны и выдал себя за… барона, пострадавшего от немцев. Он проник в аристократическое общество и считался женихом знатной пожилой итальянки, но его разоблачили и посадили, хотя суд и оправдал его.
Жили мы впроголодь, на скудном арестантском пайке. Вечерами, когда голод особенно донимал нас, Жорж обычно рассказывал, какие блюда ему подавали на раутах и разных вечерах.
Прошло около двух месяцев, и вот как-то майским утром почти всех нас повели к тюремному начальству. Мы даже встревожились: не переводят ли в другую тюрьму? Но беспокоиться не следовало — люди в гражданской одежде повели нас на итальянский пароход, шедший в греческий порт Пирей.
ЧЕРЕЗ ГРАНИЦЫ
ЕЩЕ ЧЕТЫРЕХ СТРАН
АВГУСТА, меня, двух испанцев, араба, юного сербов и трех австрийца, двух греков привели на борт большого и довольно чистого парохода.
Пассажиров было много. Всех нас поместили в одной каюте третьего класса; расположившиеся там пассажиры быстро улетучились, узнав, что их новые соседи — арестанты.
Агенты полиции сошли на берег. Неволя кончилась. Мы радовались свободе.
Испанцы решили показать пассажирам и команде свое искусство — они стали петь. Выступление прошло с большим успехом. Весь свой заработок они поделили с нами, своими недавними товарищами по заключению, и с «новичками» — сербами и греками.
В каюту то и дело заглядывали люди, чтобы послушать пение, взглянуть на артистов. Нас завалили едой и табаком.
В Неаполе мы простояли два дня. У трапа дежурили новые агенты, следившие, чтобы никто из нас не сходил на берег.
Потом остановились в Мессине. На берегу виднелись руины зданий. Среди развалин ходил трамвай. Пароход зашел в Катанию, и мы увидели вулкан Этну. Снизу тянулась зеленая полоса, а на высоте лежал снег. Над вершиной вулкана вздымался дым с красноватым оттенком.
Пароход взял курс на Мальту. На подходе к этому острову мы увидели дым от скрытых в бухтах судов, в воздухе летали гидропланы. Один из испанцев сказал мне по-французски: «Этот остров — английская военная база на Средиземном море. Все страны Средиземноморья по-стояние чувствуют давление англичан. Бухты Мальты могут принять самый мощный морской флот».