Разгул в Константинополе дошел до последних пределов. Женщины, прибывшие с белыми, заполнили рестораны, притоны, шатались с пьяными иностранцами. В узких улицах Галаты они из окон зазывали прохожих.
Белые начали приспосабливаться: на улицах и площадях появились фокусники, бродячие певцы и музыканты, шулера с картами, «вертушками» и иными мошенническими играми, торговцы с лотками и жаровнями, плясуны на канатах, танцоры, акробаты. Кутивших белогвардейцев сопровождала свита шутов, цыганские хоры; вся эта орава бежала вместе со своими господами.
Среди беглецов были артисты; в компании с местными дельцами они открыли русский ресторан.
Встретив группу цыган, я заговорил с ними. А спустя некоторое время управляющий этим хором снова увидел меня и спросил:
— А ты все без работы? Хочешь, устрою тебя в новый ресторан? Что ты можешь делать?
Я сказал, что могу варить кофе. В тот же день я начал служить в ресторане «Черная роза». Здесь собиралась бежавшая из России аристократия, английские и французские офицеры. На подмостках цыган сменяли танцоры-кавказцы, плясавшие с двумя кинжалами в руках или с бутылкой на голове, выступали балерины, томный исполнитель романсов.
Пробыв в этом вертепе около месяца, я ушел.
Меня удивила и обрадовала неожиданная встреча с одним из испанцев-артистов, товарищем по заключению в генуэзской тюрьме. Он радушно отнесся ко мне, пригласил пообедать. Оказалось, что он и его партнер поручили адвокату предъявить иск к итальянским властям за незаконное лишение свободы; артисты получили денежную компенсацию.
Красный Крест организовал пункты, где белые получали горячий суп, иногда одежду и белье.
Настало лето. Город все еще был переполнен оборванными и голодными людьми. Чтобы избавиться от них, «союзники» сговорились с южноамериканскими плантаторами, которые согласились взять дешевую рабочую силу. Запись на выезд в местности, где свирепствовали желтая лихорадка и проказа, шла успешно. Французы вербовали солдат в свой иностранный легион; нашлись охотники и туда.
Нужда заставила меня поступить в один из местных ресторанов помощником повара. В конце лета я услышал, что беженцам «союзники» не препятствуют возвращаться в Россию.
В Галате уже было советское торговое представительство. Около этого здания белогвардейцы часто хулиганили. Потом «союзники» начали терроризировать работников торгпредства — мне так и не удалось с ними связаться.
Весть о том, что на турецком пароходе «Решид-паша» отправляют беженцев в Страну Советов, взбудоражила тысячи людей. Тяга в Советскую Россию была огромна; люди неделями стояли в очереди, чтобы получить визу.
Оформив свои документы, я был в восторге: конец скитаниям — через несколько дней я буду на родине!
ДОМОЙ, НА РОДИНУ!
ВОТ я на борту парохода «Решид-паша», на котором нет ни одного кусочка свободного пространства.
Еще при посадке на катер к нам бросались десятки людей, не имевших визы; кто-то кричал: «Дайте вернуться домой!» Оставшиеся на берегу смотрели на нас с тоской и завистью.
Я устроился на носу парохода вместе с матросами судов, которые Врангель отдал французам. Эти суда были видны. Вот большой пароход «Рион», о котором рассказывали столько ужасного. Врангелевская контрразведка сделала из него плавучую тюрьму, где содержались заключенные, среди них было немало черноморских матросов; там же производились расстрелы. Мы увидели и другой пароход, запруженный людьми, — он шел к Дарданеллам.
— Это «Дон», — оживленно говорили матросы. — Видимо, он везет казаков из здешних лагерей на остров Лемнос.
Мы ждали счастливого момента, когда начнутся приготовления к отплытию. Прошло несколько суток. Вши расползались по пароходу, и у нас была единственная забота — давить этих паразитов.
Каждый захватил с собой провизию, но ее запасы уже истощились. Мы перешли на французский паек: стали получать ежедневно по маленькому кусочку хлеба и банку консервов на десять человек. С трудом пробирались за кипятком. Возле бака колониальные войска безуспешно пытались навести порядок — кипятку на всех не хватало.