А дама, помышляя о милом своем друге, с которым свидится завтра, говорит себе, что мужу и поутру немного перепадет, почему и встает с постели спозаранку, притворяясь усердною хозяйкою, а мужа не будит. И, сбегав на свидание к милому дружку, успевает потешиться с ним вдоволь, а там еще и по хозяйству дела справить. Иногда же, напротив, вовсе с постели не встает, но еще затемно давай вертеться во все стороны да притворно охать, и муж, проснувшись от ее стонов, спрашивает: «Что с вами, душенька моя?» — «Ах, мой дружочек, у меня в боку колотье, а в животе так печет, что мочи нет терпеть, боюсь, это моя старая хворь опять ко мне привязалась». — «Душа моя, — просит муж, — повернулись бы вы ко мне». — «Ах ты, господи, да куда мне, дружочек мой, я вся горю, как в огне, и за целую ночь ни на минутку глаз не сомкнула». Тогда муж сам придвигается к ней и видит, что жена и впрямь вся пылает; тут он говорит: «Вот так так»! Но неведомо ему, что разгорячилась-то она от иной болезни, а именно: представила в воображении, как лежит в постели с милым другом, оттого-то и прошиб ее горячий пот. Вот простак-муж укрывает ее потеплее, опасаясь, как бы ее сквозняком не прохватило, и говорит: «Лежите смирно, душенька, и не раскрывайтесь, не то вас продует, а я уж сам все дела по хозяйству справлю». И он встает, не вздувая огня и не зажигая даже свечи, зато для жены велит затопить очаг, она же нежится в постели весь день в свое удовольствие и только потешается втихомолку над дураком-мужем.
А иной раз сберется муж полюбиться с женою, но она, столько раз уже прежде надув его, и тут изыщет способ отделаться от него, уж поверьте, изыщет, коли противны ей и сам он, и его ласки, — один Бог знает, как дама этого добьется, но выше было уже описано, сколь она хитроумна. И вот она пеняет мужу: «Клянусь Богом, мой дружочек, вместо того, чтобы заниматься эдакими делами, послушали бы лучше, что я вам скажу». — «Не пойму, душенька, — отвечает он, — отчего же не желаете вы этим заниматься?» — «Да оттого, мой дружочек, что так оно лучше будет, и ежели бы я до замужества знала про эдакие гадости, то и вовсе в девицах бы осталась». — «Господи боже, — восклицает муж, — тогда зачем же вы замуж-то вышли?» — «Ох, и не знаю, мой дружочек, я была невинной девицею и исполняла волю родителей моих». (Хотя на самом-то деле она, будучи девицею, много в чем преуспела.) — «Вот беда! — сокрушается муж, — прямо ума не приложу, что это на вас нашло, душенька моя». — «Поверьте, мой дружочек, — она ему, — коли бы не ваше удовольствие, мне и вовсе ничего этого не надобно».
Простаку-мужу ее речи, что бальзам животворный, — он уверяет себя, что жена его — женщина холодная и страстной любви не разумеет что и сложения-то она хрупкого и деликатного, да так оно и лучше. И он нежно целует ее и обнимает с великим бережением и во всем угождает, у дамы же тем временем все помыслы лишь о милом дружке, с ним одним хотелось бы ей сейчас любиться, вот почему она позволяет мужу делать все, что ему угодно, сама же лежит колода-колодой и ни в чем ему не пособляет. А наш простак, который к тому же и грузен, и пузат, между тем трудится в поте лица за двоих, не находя у жены помощи и не умея справиться с нею так ловко, как справлялись другие. Дама отворачивает от него лицо, ибо то, что ей преподносят, никак не схоже с добрым ипокрасом, коего отведала она на стороне, и, всем своим видом показывая, что терпит неудобство, говорит мужу: «Ах, мой дружочек, вы меня совсем замучили, нельзя ли, мой милый, полегче?» Тут наш добряк изо всех сил вздымается кверху, стараясь не слишком налегать на жену, и вновь принимается за работу, но дело никак не идет на лад, начинать же сызнова он не решается, боясь потерпеть неудачу и разгневать жену, ибо думает, что ей и вовсе не до ласк. И столь сурово дама шпыняет мужа, что он вконец уверяется в слабом ее сложении, тем более она и лицом бледна; словом, по мужниному разумению, лучше и спокойнее вовсе ее не тревожить.