Дверь отодвинулась, и в купе вплыли две пузатые клетчатые сумки, а за ними — полный мужчина в спортивном костюме. Увидев кришнаитов, он что-то крякнул под нос. Его встретили три одинаковые улыбки.
— Здравствуйте, приехали! Кто-то тут лишний, — пробасил новый пассажир, почему-то глядя на барабан.
— Извините, я сейчас уйду. Я жду, когда из нашего купе ковры уберут, — сказала Полина.
— Да там не только ковры. Там еще магнитолы и видаки под сиденьями. Казахский нелегальный бизнес. Накладочка вышла у них, думали, что в то купе билеты не проданы. Стоять будем, пока менты с ними не разберутся.
— Материальные блага! Всё это пустое. Как далека от истинной сущности жизни эта погоня за комфортом! Человеку достаточно крыши над головой, а ковры — это излишество, — строго сказал кришнаит с бубном.
— А я-то тут причем? — возмутился мужик, — я вообще одеждой торгую. Вот, джинсы есть, кстати, мужские, «Левайс». Для вас — десять тысяч. У девушки какой размер?
— У какой девушки?
— Да вот же девушка с вами!
— Я не с ними. Я из соседнего купе.
— Все равно. Джинсы будем смотреть? Американская классика. За ваши красивые глаза сделаю скидку.
— Лучше купите книжку. Она принесет вам настоящее счастье — счастье познания истины.
— Книжки…Книжки на задницу не натянешь, извиняюсь за выражение. Такая модная девушка, конечно, она купит джинсы. Правда, красавица?
— Протрутся твои джинсы, да и счастья от них — на секунду, а божественная истина останется с ним…с ней навсегда. И откроет ей путь к познанию через очищение.
— Вы извините, но я ничего покупать не буду, — Полина встала и отодвинула дверь купе.
Мимо проплыла чертыхающаяся башня из коробок. Лохматый романтик за окном уже явно не знал, куда себя деть. Все мыслимые прощальные слова были сказаны, а поезд не желал увозить возлюбленную, сводя на нет красоту момента. «Да уезжай ты, наконец», — наверное, думал парень, а обладательница хорошенькой ручки маялась: уйти в купе было неудобно, вдруг она не успеет выйти снова, чтобы помахать из окна удаляющегося поезда.
— Полина, иди сюда! — позвала бабушка, — все в порядке. Этот любезный молодой человек нас спас!
— А вы — молодчина, помогли задержать партию контрафактных товаров, — ответил на любезность довольный милиционер.
В купе по-прежнему пахло нафталином. Полина засунула чемодан под сиденье и пристроилась у окна. Похоже, им повезло — соседей не наблюдалось. Дверь в купе осталась полуоткрытой. Через несколько минут поезд дернулся, пассажиры высыпали в коридор и облепили окна, чтобы зачем-то еще раз окинуть взглядом толчею Казанского вокзала. Полина открыла «Грезы любви»: «Уже на пятый день съемок, рассчитанных на шесть недель, Джон оказался в постели с Кэтрин. Впрочем, ничего экстраординарного не произошло. Оба были взрослыми и знали, чего хотят. Однако Кэтрин все же обманулась: она не желала видеть, что роль Берни — всего лишь ширма, мираж и что настоящий Джон ее совсем не любит».
— Комбат, батяня, батяня, комбат! — забасил кто-то в коридоре, — ну что за вагон, одни женщины!
— А что вам не нравится? — ответил женский голос, на последнем слове игриво загнувшись кверху.
— Очень мне всё нравится. Гарем прямо какой-то! У вас, случайно, нет свободной полки?
— Так я вам и сказала.
— А что такого? Посидим, выпьем коньячку, поговорим за жизнь.
— Уж сразу и коньячку!
— Ну, можно не сразу. Можно чайку сперва.
— Знаем мы этот чаек!
— Я ведь не от хорошей жизни. У меня в купе… — тут бас стал потише, — какую-то пургу гонят. И молятся, молятся. Тоска! Я ведь не доеду так, спасите меня, пожалуйста. Какие у вас, девушка, красивые глаза!
Полина выглянула в коридор. Обладательница хорошенькой ручки улыбалась продавцу джинсов и смущенно заправляла за ушко рыжую прядь. Эти изящные пальчики, очевидно, страдали кинетической амнезией — то полное грусти движение, которому для совершенства не хватало только белого платка, было ими уже благополучно забыто.
«Итак, я уже второй день в доме тети Зины и дяди Гены. Родственные связи, наконец, установлены: тетя Зина — бабушкина двоюродная сестра, а дядя Гена — её муж. Они живут в одноэтажном доме с плющом на стенах, скрипучими полами и баней вместо ванной. Две недели без душа, эх! Туалет во дворе, магнитофона нет вообще, так что я не зря взяла плеер. Ехали от вокзала на машине, посреди дороги заглохли — пришлось толкать. На бампере до сих пор отпечатки моих ладоней. Меня поселили в «зале» (так тут называют гостиную), что, с одной стороны, хорошо, ведь это лучшая комната в доме. Ну, конечно, тут сервант с горами хрусталя и фарфоровыми слонами, искусственные цветы на окне, над диваном «Утро в сосновом лесу» неизвестного ткача… Если художника — говорят «кисти», а так, получается — «иглы неизвестного ткача»? Я облюбовала кресло у окна, и сейчас сижу в нём, потому что на улицу выйти сил нет, жуткая жара. В общем, условия сносные, но есть и минусы. Во-первых, за стенкой спальня тети Зины и дяди Гены, а тетя Зина, как выяснилось, храпит. Во-вторых, здесь стоит телик, и она вечером приходит смотреть сериалы — это святое. Вчера я легла спать, и мне стало так тоскливо, так захотелось домой! Потому что в этом захолустье вряд ли что-нибудь мне светит. Я заметила за собой такую странность: больше всего на свете хочется уехать, а как только приезжаешь на новое место, что-то начинает ныть внутри и зовет домой. В первую ночь я, конечно, положила под подушку расческу, чтобы приснился жених. Какое вранье, непонятно кому выгодное, все эти народные приметы! Мне снился Сталлоне. Оказывается, он весьма недурно говорит по-русски. И терпеть не может крабовые палочки.