— Элементарно, Ватсон! Первый звоночек прозвенел в моей гениальной голове во время визита к Наташе. Как только она сообщила, где работает Валерия, я подумала: «Ага! Значит, она имеет доступ к лекарствам»! Впоследствии, как вы, господа, помните, это предположение блестяще подтвердилось. Затем стало известно, что Борис — игрок, причем не совсем удачливый. Кроме того, он нигде не работал, был должен кучу денег и очень хотел продолжать играть… Ну, а дальше даже вы можете догадаться, как разворачивались события…
Клавка с уважением кивнула, тем самым признавая мой талант сыщика. Сашка негромко воскликнул:
— Браво, Афанасия! Жаль, руки заняты, а то бы я разразился бурными, продолжительными аплодисментами.
Я глубоко вздохнула: понять, серьезно говорит Шуша или издевается надо мной, не мог помочь даже дедуктивный метод.
Следующий день был последним днем моих каникул. Сашка предложил отметить его в ресторане торжественным ужином. Собираться на это мероприятие Клюквина начала еще утром.
— Афоня, где мое платье? — привычно верещала она.
Я натянула одеяло на голову и счастливо улыбнулась. Как же хорошо, когда все хорошо! Когда есть вот такая сестренка, есть Сашка, балбесы, по которым я уже успела соскучиться… Ну, и еще масса приятных вещей, а главное — никаких пиратов и покойников!
В дверь позвонили. Клавка перестала метаться по квартире в поисках платья, а я с интересом высунула голову из-под одеяла.
— Неужто Александр Михайлович явился? — удивилась сестра. — Вроде, к вечеру обещал быть…
С этими словами она пошла открывать дверь раннему гостю. Мне тоже было любопытно, кого это принесло с утра пораньше, поэтому я выскочила в коридор прямо в пижаме. На пороге появился Прохор.
— О, меценат ты наш! — обрадовалась Клюква. — Проходи, родной! Ты даже не представляешь, как мы рады тебя видеть!
Проша смущенно улыбался.
— Да я, собственно, за картинами пришел и деньги принес…
— Вот и отлично. Афоня, встречай гостя дорогого!
Как следовало встречать дорогого гостя, я не имела понятия, поэтому ограничилась лишь кивком в сторону кухни и пошла переодеваться. Тут же в комнате материализовалась Клюквина.
— Эх, Афоня, чувствую, заживем мы теперь! — она с такой силой потирала руки, что я всерьез задумалась о противопожарной безопасности. — Будем Ефиму картины заказывать, а Прохору их продавать. В Европу съездим, машину купим… Заживем!!!
От радости Клавка хрюкнула, крутанулась на месте и помчалась ублажать дорогого гостя. Правду сказать, на деньги, вырученные от продажи Фиминых картин, у меня были свои планы.
На кухне Клавка хлопотала вокруг Прохора. Тот важно надувал щеки и изо всех сил напускал на себя важный вид. Через полчаса высокий гость, сославшись на неотложные коммерческие дела, отбыл, унося с собой «Демократию» и зеленых шахтеров. По этому поводу я испытала ни с чем не сравнимое облегчение. На кухонном столе лежала стопочка зеленых американских купюр и радовала глаз. Я отсчитала пятьсот долларов и сунула их в карман джинсов.
— Ну, пошло дело худо-бедно! — вернулась в кухню Клюквина. Заметив, что на столе осталась ровно половина суммы, она пронзительно заверещала: — Афанасия, зачем ты взяла пятьсот баксов?!
— Надеюсь, концессионеры участвуют в прибыли на равных основаниях? — засунув руки поглубже в карманы, с ледяным спокойствием поинтересовалась я.
Клавка сжала кулаки и набросилась на меня, твердо намереваясь если не убить, то основательно покалечить:
— Я тебе сейчас покажу равные основания. Бендер, блин!
— Ты подожди бушевать-то, Клавдия Сергеевна. Идея есть кое-какая. Собирайся!
Пару секунд сестра внимательно смотрела на меня, а потом, сдержанно кивнув, отправилась одеваться.
Всю дорогу Клюква молчала. Она ничего не сказала даже тогда, когда мы, прихватив бутылочку водки, вошли в подъезд Ефима. Художник был дома и явно страдал тяжелым похмельем. Увидев нас, а главное, узрев наметанным взглядом бутылку водки, он оживился:
— Девочки пришли! — умилился Фима. — Вот радость-то нечаянная! Проходите, проходите…
— По делу, — сурово сказала я и первой прошла на кухню, носившую следы вчерашней пьянки. На полу возле дверцы мусорного ящика крепко спала какая-то лохматая личность, распространяя' невыносимый аромат. Увидев приятеля, Ефим смутился:
— Это Палыч, сосед. Вы не обращайте внимания, он нам не помешает.
Со стуком поставив бутылку на стол, я в упор уставилась на Фиму и произнесла:
— Значит так, друг-художник. С сегодняшнего дня ты завязываешь с этим делом, — я выразительно хлопнула пальцами по горлу. — Сейчас опохмелишься, потом мы вызываем тебе нарколога, и он тебя кодирует. Хватит уже свой талант губить! Будем из тебя светлую личность делать. Согласен?