И что сейчас было? Потянулся к эмоциям сестры, о как удовлетворение и сбыча мечт. Блин аж интересно стало, что сестрёнка задумала. Ладно подождём, хотя чуйка прямо вопит о подставе. Кстати, а подсветка то потухла, непроизвольно повернул голову к шкафу, пошевелившись, и тут ко мне прижалось горячее тело. Да она же голая! Ну всё достала. Спи.
Усыпив сестру и сев на кровати, обхватил голову руками, ну за что мне этот геморрой, нашли себе приз.
Переходящий.
Чтоб меня таксист опять переехал.
От моего взгляда на шкаф снова загорелась подсветка на зеркале, теперь сестру стало видно, и от того, что подглядываю стало стыдно. Точно извращенец блин. Укутав в одеяло спящую царевну, скользящим шагом, и молясь, что бы никто не вышел, понёс Лину в её комнату. Конечно же в комнате сестры было темно, и стул нужно было оставить посреди комнаты. Нет я не упал, но в какую даль, с испуга, отправил этот предмет интерьерного бардака, понятия не имею. Поискав глазами шкаф и зеркало, всеми фибрами души желая подсветить пространство, неожиданно почувствовал отклик моего солнышка. Ну а если как в книжках пишут. Свет разлился от яркого шарика плазмы, висящего под потолком.
— Ну как-то так, — от удовольствия я сощурился, сквозь прикрытые веки разглядывая своё творение, — вот и польза вырисовывается. Буду нести свет людям.
Правда горделивой позы не получилось, свёрток начал уже ощутимо оттягивать руки.
— Лина, заразка такая, могла бы есть поменьше , — проворчал, укладывая сестру в кроватку. Так теперь месть. Улыбаясь собственному коварству, стянул с её туалетного столика косметичку и фиолетовыми тенями, сочно так, от всей моей щедрости, ну а что, для сестры не жалко, нарисовал очки, потом добавил чёрненькие усики. От полноты чувств причастия к прекрасному, добавил ещё красный нос помадой и ей же нарисовал губки.
— Губы алые — с чувством пропел — брови чёрные. Проснётся моя рыбонька, моя красоточка, ротик до ушей хоть завязочки пришей.
Полюбовавшись своими художествами, привычно скользнул в ауру сестрёнки. Организм в порядке. На месте шрамика разрыв в ауре совсем исчез почти не видно. О грудь. Мягким посылом изменил вибрацию клеток молочных желёз, чётко представив, чего хочу добиться. Ну вот на этом можно и обратно.
— И что мой сын делал в комнате старшей сестры, — насмешливый голос отца застал меня врасплох, я аж подпрыгнул от неожиданности.
— Мстил, — ох это я зря сказал, глаза отца тут же потеряли всякое веселье, — я ей лицо тенями разрисовал.
— А ни чего так, миленько получилось, — папа, отодвинув меня плечом зашёл в комнату, — думаю маме понравится, и это мститель. Ты фонарик потуши, растратишь миру по дурости.
Отец совсем чуть-чуть улыбнулся губами, мотнув головой в сторону подвешенного под потолком солнышка.
— Думаешь мама будет ругаться?
— Уверен! Такое варварское использование её косметики! — он закатил глаза к потолку, — ты попал сын.
— Но…
— А ты думаешь маму будет волновать твоё незнание. Она при мне вчера вечером давала Лине весь свой набор.
— Ох горе мне, — схватился я за голову.
— Давай уже, артист погорелого театра, — отец уже откровенно прикалывался — как говорил великий Станиславский: «Не верю!». Одевай штаны и на площадку, будешь мне свой лунный луч показывать.
Мы с отцом заходили в дом после тренировки, с увлечением обсуждая методы и способы использования моих возможностей при боевом применении. Дикий крик нас обоих застал врасплох, так, что оба вздрогнули и бросились вперёд, вот только следующая фраза заставила обоих расхохотаться. Лина орала, что она отмстит и живописала как это будет делать.
— Ты мне так и не сказал за что месть, — папа вытер слёзы с глаз.
— Да то наши дела, я теперь в счёте веду, — вовремя прикусил язык и своё желание сказать правду. Лучше, как ни будь, сам разберусь.
— Ладно мститель беги переодеваться, а то в школу опоздаешь, завтрак то мы с тобой того, — отец смотрел на часы, — протренировали.
Подняться на верх с первого раза мне не удалось, на лестнице стояла Лина завёрнутая в моё одеяло, эпатируя оригинальностью макияжа.
— Лина, девочка моя, выглядишь оригинально, — папа демонстративно обошёл сестру оглядывая со всех сторон, — но боюсь в таком виде ты до школы дойти не сможешь, тебя это… Он пощёлкал пальцами.
— Заметут. — подсказал я.
— Сын! Ну что за вульгарщина, где только таких слов нахватался, — папа со вздохом покачал головой, старательно пряча улыбку, — так, ладно, вы тут разбирайтесь, а мне некогда. И смотрите мне, ломать мебель и быть посуду запрещено.