– Ох, чтоб меня таксист ещё раз переехал. Так я, получается, оскорбил и обидел? Так что ли? – простонал я пропустив мимо ушей свои новые обязанности.
На мой стон души мама тихо засмеялась.
– Да уж маленькая Юна-ян, и тут смогла быть в центре внимания. Сынок чай будешь? Липовый, прошлого года сбор, в твоём багаже прилетел. – Она, не дожидаясь моего согласия, налила в чашку, благоухающий майским солнцем напиток, и передала мне.
– Юра мы знаем её родителей, Папа дружит с её отцом ещё со школы.
– Ага. – Включился в разговор отец. – Сашка Ким сразу после школы прапорщиков, переехал в Корею, по программе возвращения на историческую Родину.
– Хм! Ну да, ну да. – Хмыкнула мама. – Когда тебе предлагают гарантированное жильё с того момента как ты женишься, предложат оплату учёбы в университете, чего бы не поехать. Доктор, который тебя лечил, также из России сюда перебрался.
– Ну, а что ты хотела, в стране катастрофически не хватает мужиков. Очень грамотный ход. Да, и что бы Сашке светило в Империи. Он третий сын. А особыми богатствами его папенька не обладает. Они ведь с трудом тянули наш лицей. Для Кимов эта корейская программа по возвращению корейских мужчин была просто ниспослана с выше. – Отец почесал переносицу. – В общем, пять лет назад он перетянул всю свою семью в Сеул и мы стали дружить семьями. Так что знаем мы Юн Ми. Она довольно непосредственный ребёнок, сказалось папино воспитание, а вот Со Хён, его приемная дочь, обратил внимание что у них родовые имена разные?
– Неа, как-то не задумался? А в чём разница они же обе носят фамилию Ким? — тут же перейдя на больную тему спросил — Так что Юн Ми? Чего мне делать-то, родители!? Я не хочу на ней жениться!
– Да ладно тебе, я же тебе уже говорил. – Отец поморщился. – Но вот, с обнималками твоими неловко вышло это факт.
– Юра, а она тебе как девочка понравилась? – Включилась мама. – Ты же не просто так её носик миленьким назвал?
Я опешил от вопроса. – Мама это ты к чему?
– К тому сынок, что, если ты сейчас откажешься от неё, будешь в школе девочку игнорировать, и не дай Бог, избегать, у Ми-ян могут быть проблемы с одноклассниками и вообще в школе. Ты бы обозначил, что вы всё-таки вместе, через неделю на четырнадцатое марта, подаришь ей белый ободок с бантиком. Ну и вообще, показывай своё расположение к девочке, только без эпатажа пожалуйста. –Хихикнула мама.
– О! – Включился отец, а после завтра можно подарить ей заколку на галстук с гербом нашего Рода, и будет у вас парная вещь.
– Ой! Мамочка! Роди меня обратно. Родители Вы чего! Какая заколка, какое-такое четырнадцатое марта! Вы о чём сейчас?
– Так сын. Держи себя в руках. Даже дома контролируй свои эмоции, ты Дворянин, нечего тут пошлить и истерики закатывать. – Рявкнул, вдруг отец. – Любимая разъясни этому обормоту суть вопроса, я в кабинет, мне поработать нужно.
Отец поднялся, я тоже, отметив свою правильную реакцию, и, как и положено сел, только тогда, когда он зашёл в библиотеку.
– Юрочка, не нужно переживать, я понимаю, что для подростка любое сближение с девочками — это тяжело…
– Мама! Не нужно, я прекрасно разбираюсь в пестиках и тычинках, и я совсем не против, того что бы оказывать знаки внимания маленькой Юн Ми, я если что про заколки и четырнадцатое марта. – Довольно невежливо перебил я маму, она поморщилась как от кислого, от чего мне сразу стало стыдно. – Мама прости, пожалуйста, просто как то, всё сразу и много, и мне очень стыдно.
Я, снова поднялся со стула и поклонившись на корейский манер, проговорил: «Мама, прости, пожалуйста, своего непутёвого сына».
– Хорошо сынок, садись, в ногах правды нет. – Она улыбнулась и продолжила: «В Корее очень важен символизм, здесь отмечают важные даты по дням, парочка начинает считаться парочкой, если их отношения продлились сто дней, потом отмечается тысяча дней, молодые люди, когда они дружат, не выказывают это на показ, не обнимаются на улице и тем более не целуются, я уже говорила, что при старших это вообще не допустимо. Парочки стараются иметь парные вещи, одинаковые свитера, одинаковые телефоны. В твоём случае будет не просто парная вещь, а очень статусная парная вещь. Ты позволишь свой девушке носить свой Герб, это статус, очень высокий статус. Думаю, её отец встретится с папой в тот же день, когда увидит заколку, чтобы получить подтверждение легитимности. Пойми, в текущей ситуации, не важно, женишься ты на ней или нет. До её двадцатилетия достаточно далеко, и это ей нужно будет быть достойной, чтобы стать твоей женой. Но Александр Владимирович Ким для нас очень важен, это Друг. Это тот человек, который пойдёт за твоим отцом, и в огонь, и в воду. Будь это любая другая девочка, мы бы посмеялись над ситуацией и только».
Она замолчала, задумавшись, а я, воспользовавшись паузой, спросил.
– Мама, а четырнадцатое?
– А! Это! это праздник Белого дня, в этот день в Корее мужчины дарят своим девушкам, что-то белое, например шоколад, или бельё. О, чего ты это, ты, покраснел? Какой же ты милый, мой мальчик. – Мама улыбнулась, прикрыв рот ладошкой.
Ох тыж, я, и покраснел. Гормоны что ли. Да пятнадцать лет, это ещё тот геморой. Поймав мысль про гормоны, на ум явилась картинка, как медсестра Юри эротично моет полы, сменившись следущим не менее яркой с белой блузкой обтязивающей достоинства Со Хён третьего размера. Естественно, тут же моё естество вздыбилось не по детски. От такой полдяны я аж застонал, закрыв лицо руками. На что мама весело рассмеялась.
Закон великого гадства явил себя во всей своей красе с изощерённой подлостью хлопнув входной дверью. В коридоре раздалось, на два голоса, звонкое «Мы дома!!!». Я как представил, что сейчас нужно вставать на встречу к сёстрам с оттопыренными штанами, так и сполз под стол, сел на попу, обхватил коленки руками и замер. Тут же, под стол заглянула мама, с удивлённо распахнутыми глазами, я прижав большой палец к губам умоляюще помотал головой. Она кивнула и выпрямилась. Мне осталось с обречённостью загнанного зверя, рассматривать целых четыре ноги, длинных стройных, в телесного цвета колготках, белых тёплых гольфах, закрытых чуть выше колена светло зелёными, плиссированными, юбками в крупную клеточку. И эти самые ноги, подрагивая и топчась на месте, затарахтели на корейском, дуэтом в два голоса, повышаясь на одну октаву вверх после каждого вопроса: «Мама! Мы были в больнице! Мама! Юру-тонсэна, выписали из больницы! Мама! Госпожа старшая медсестра сказала, что мы плохо воспитываем нашего тонсэна, что мы плохие старшие сёстры! Мама, машина во дворе! Мама! А где Юра-тонсэн! Мама! Ему что плохо? Он у себя в комнате лежит? А-а-а-а-а, Юре нужна наша помощь! Мы отдадим ему всю нашу любовь!» так и не дожидаясь ответа, ноги рванули назад, показав мне нижние – девяносто? Не-е, девяносто перебор, поменьше будет, скорее на десяток сантиметров меньше, ну и спины соответственно показали. Молодыми коняшками протопотали по лестнице с криком, «Юрочка мы идём к тебе родненький», скрылись с монитора моего сонара.
А бедненьки больной, кряхтя старым дедом, выполз из-под стола. Посмотрел в смеющиеся глаза мамы пояснил.
– Они бы меня сейчас сначала катком переехали, потом бы отмыли, от очисток очистили, и начали бы меня строить на подоконнике в шеренгу по четыре в воспитательных целях. – Я заглянул в свою кружку. – Мамочка? А можно мне ещё чайку? Мы же тут с тобой сидим никого не трогаем, примус починяем, они же сквозь меня смотрели, и в своём искреннем порыве сестринской любви объект воспитания даже не заметили.