— Принято, — я вынул свою старую армейскую форму, быстро переоделся решив, что ноги можно и дома помыть. — Командуйте Сергей Петрович. Выдвигаемся.
* * *
Две машины спешно покинули парковку, взвизгнув резиной покрышек по гладкому полу. Воздух около одной из колон подпирающих потолок заколыхался, выпуская из себя неприметного серого мужчину с крысиной мордочкой, он обошёл место схватки, подобрал дубинку незамеченную уехавшими, спрятал в боковой карман серого сюртука. Крысиный нос дёргался из стороны в сторону, пробуя вибрисами густой воздух пахнущий кровью и смертью.
Мужчина вздохнул, достал из старинного сюртука неуместную для такого раритета телефонную трубку:
— Госпожа они не смогли его взять... Нет он живой, но ваш отец будет недоволен... Трое из пяти мертвы... Да госпожа... Понял следить и докладывать... Спасибо Госпожа, вы как всегда щедры.
Глава 3
Белый самолёт летел на запад, в ночь. Такие же белые облака, простирающиеся сплошным полем, под крылом самолёта, освещались красным закатным солнцем, от того ставшие похожими на мёртвую марсианскую пустыню. Красный цвет нагонял на неё тоску. Ми Сук провожала облака скользящим взглядом. Когда-то давным-давно, её молодую девчонку этому учил инструктор в Московском авиаклубе.
Господи, как же давно это было. Сколько же прошло с тех пор? Лет семьдесят или больше? Она вспомнила яркое московское солнце и голубое небо на планерной. В тот солнечный день, юной девчонкой, отметила свой двадцать второй день рождения, и подружка затащила её на ДОСАФовский аэродром, где служил её парень. В память врезался старенький, фанерный самолёт с двумя крыльями и красавец пилот со старорежимными усиками.
Какой же это год? по всему получается тридцать шестой. Ми Сук не любила вспоминать время своей первой молодости, свою глупость и свои ошибки, которые до сих пор болят старыми ранами на дождь.
Тогда, после первого полёта, она попала в поле зрения специальной службы Министерства Государственной Безопасности. Через пару лет после того, её кроме как Милой Сукой никто и не звал. Дочь корейских эмигрантов, рвалась к лучшей жизни, очень рано став взрослой. Тогда в те страшные годы Империя выстояла в огне навязанной германцами революции. Маленькой девочкой, потеряла родителей во время уличных боёв в Москве, в декабре двадцатого года. А вместе с родителями потеряла своё детство.
Детский дом, через год скитаний, попрошайничества с такими же как она беспризорниками, оказался раем на земле. Холодные кровати с серыми простынями, голодный, но зато каждодневный паёк, мёрзлая и от того сладкая картошка.
Тяжёлый труд по восемь часов на фабричной мануфактуре с двенадцати лет лишил её радости материнства, в последствии заставил посвятить свою жизнь карьере государственного служащего. Их, молодых, бесстрашных и беспощадных к врагам Империи боялись, и иначе как, серые псы стального канцлера, не звали.
Сталин. Да это был великий человек. Человек эпоха, бессменный Канцлер Великой Империи с двадцать четвёртого года. Императорские министры менялись, а он оставался. Вместе с Георгием он поднял страну из руин разрухи двадцатых годов, и он же провёл Империю через горнило страшной мировой войны.
Сталин умер в пятьдесят седьмом, в тот чёрный день, она рыдала, рыдала навзрыд, выдёргивая волосы на голове. В войну, когда теряла боевых товарищей, такого не было, а в ту холодную осень пятьдесят седьмого казалось, что жизнь закончилась вместе с великим человеком. Да что она, Император своих слёз не скрывал.
Через пару лет, тяжёлое ранение в лесах на западе Малороссии, год по госпиталям, обезображенное мелкими осколками лицо, хромота на всю оставшуюся жизнь. Со службы комиссовали, назначив небольшой пенсион по ранению, предоставили место старшего преподавателя в специальной школе внутренней разведки и ужас в глазах девчонок с нового потока, смотрящих на её уродство, из года в год, к которому так и не привыкла. Год за годом, день за днём, одной просыпаться на узкой металлической койке, утренний моцион, кефир на завтрак, курсанты днём и вечерний кофе с тоской по брошенным сигаретам.
А потом в восемьдесят седьмом медицинская комиссия. Она проходила всех врачей, с тоской понимая, что выкинут старушку на пенсию во имя гуманизма и человеколюбия, и больше не будет смысла жить.
Предложение тайного советника Симанькина сначала показалось неуместной шуткой над старым человеком, да оно собственно для неё таковой и оставалось, до тех самых пор, пока в малой приёмной Летнего Дворца, её не удостоил аудиенции Георгий Миротворец, собственной персоной.
В тот, яркий солнечный день, напоенный запахами прошедшего тёплого дождика, Пак Ми Сук снова стала нужна своей стране и Государю.
Месяц в хрустальном гробу воспоминаний в памяти не оставил, пусть и была во время вынужденного лежания в полном сознании. Древний артефакт полностью восстановил её тело, вернув молодость и здоровье. Артефакт со звучным наименованием «Гроб Хрустальный» отправили на перезарядку на целых пятьдесят два года, а её на искусственное оплодотворение.
Подаренный жизнью шанс на счастье она не упустила, девять месяцев беременности под наблюдением врачей, два пищащих кулёчка завёрнутых в пелёнки растворили в душе старой женщины холодную Милую Суку.
Дети! Вот её страсть, цель, и смысл жизни. Встреча с Женей в приёмной у детского врача, держащего на руках серьёзного, белокурого карапуза, была не иначе как дар Господень за всю ту одинокую прошлую жизнь. Ми Сук полюбила своих мальчиков как любящая жена и как мать.
Молодая женщина, выглядевшая по корейски юно, отвернулась от иллюминатора, с любовью посмотрла на мужа, тихо похрапывающего на соседнем кресле.
Юрочка быстро занял в материнском сердце главенствующее место, а две её дочки-близняшки мгновенно стали няньками. Эх какие были деньки, каждый день дети отчебучивали что-то новенькое. С каким удовольствием она вела дневник, записывая туда истории о трёх маленьких сорванцах, жалко что наши дети так быстро вырастают.
Ми Сук снова улыбнулась своим мыслям и повернула голову к подошедшей стюардессе.
— Госпожа, может хотите напитки? Кофе? Чай?
— Нет спасибо, пока не надо, — женщина искоса посмотрела на спящего мужа, испытав нестерпимое желание его разбудить. Когда восемь лет назад её мальчика забрали свёкры, для того что бы дать «правильное» воспитание, она месяц рыдала в подушку, а он её успокаивал говоря, что так надо, мальчику предстоит возглавить Род, и дед даст ему все необходимые знания.
И вот он вернулся, и что? На бедного мальчика свалилось сразу столько испытаний.
А теперь этот срочный вызов?
Они оставили детей одних. Конечно дети уже достаточно взрослые, особенно Юра.
Улыбка вновь коснулась её губ, оставив на щеках милые ямочки, которые так любит муж, Ми Сук вспомнила как сын, устроил разнос сёстрам за «неприемлемое» поведение. Это было так смешно, мальчишка с ещё пухлыми губами и бесцветным пухом под носом, с абсолютно взрослыми интонациями, читал мораль двум старшим сёстрам, а они, бедняжечки, потупив глаза, сопя и шмыгая носами стояли перед ним, как нашкодившие котята.
Восемь лет мальчика не было дома, и теперь Юра, ворвался в их размеренную жизнь как ураган, на прибрежное поселение, тут же разметал по брёвнышкам устоявшийся миропорядок.
Все-таки её мальчик отдаёт предпочтение Лине. Шрам убрал и грудь увеличил, бедная Лана похоже проигрывает более прямолинейной младшенькой. Лина и грудь сосала жадно, смешно причмокивая, тогда та же Лана, сонно чмокала, и засыпала, всё время приходилось тормошить своё маленькое чудо.
Но эти нападения. Сначала спровоцированная дуэль, потом демонесса.
О чёрной метке она догадалась сама, Женя молчал, отводил глаза и ничего не говорил, вот только у неё за плечами сожжённых колдунцов был не один десяток. Были и матёрые колдуны, но в тех случаях они только помогали Ордену.
Но Бог миловал, она истово перекрестилась и забормотала молитву: «Господи! Иже еси на небесе. Да святится Имя Твое…»
— Милая ты чего это молитвы вспомнила? — Муж спросонья морщился, ища глазами стюардессу, но она отвечать не стала, пока не закончила возносить молитву.