– На самом деле я и сам еще не знаю, что именно я хочу сказать, моя дорогая. – Голос Аркадия звучал глухо. Он запнулся, остановился и присел, чтобы выпить воды.
– Я вам не дорогая! Говорите или молчите!
– Я был бы рад молчать. Может быть, так и надо. Это все пока – только мои домыслы.
– И мои таким же, – мягко добавил Ричард.
– Да о чем вы, черт подери! – разозлился Максим.
– Вся эта история для меня сейчас – как в тумане. И знаешь, Максим, некоторым вещам лучше так и оставаться во мгле. Незачем и пытаться вытащить их на свет, разве нет?
– Что вы знаете о Екатерине Воронковой? – спросила Арина, и Максим вздрогнул, словно совершенно не ожидал услышать это имя снова.
– Да кто она такая? Воронкова? Та самая Воронкова?
Аркадий медленно допил холодную воду из своего стакана и повернулся, но не к Максиму, а к Арине:
– Я могу сказать вам, Арина Петровна, только то, что я не убивал Екатерину Воронкову. И никогда ее не видел. И я понятия не имею, как и почему эта женщина, – да, Максим, речь идет о дочери Александра Воронкова, делового партнера твоего отца… Так вот, я не знаю, как и почему она появилась в твоих снах. Но то, что ты рисуешь ее, видишь именно ее во сне каждую ночь… Это может означать…
Аркадий не закончил фразу, но уже больше ничего и не надо было говорить.
Конечно, это может означать одно – и именно об этом ему писала Арина. Она ошиблась только в убийце, но не в убийстве. Это не Аркадий, а его отец убил женщину по имени Екатерина, и он, Максим, каким-то образом присутствовал при этом. Это его отец разрубил ее тело на куски, это он – то чудовище с ледяными глазами и острым когтем, разрывающим Максиму сердце.
Красные вспышки, головы, руки, потоки крови и ледяные глаза его персонального монстра. Все они теперь вырвались из-под контроля, и где бы Максим ни уснул, на кровати, или на полу, или в холодном подвале, или под мостом, или в самом дорогом номере самого фешенебельного отеля мира, ему не скрыться от своих монстров. Он может больше не уснуть ни разу, это не изменит ничего. Он – сын убийцы, разрубившего на куски дочь своего делового партнера. Чудовище – оно у него в крови. Он посмотрел на Арину с грустью.
– Прости меня, – прошептал он, отступая к выходу.
– За что? – Арина бросилась вперед, пытаясь подойти к Максиму, но он был быстрее. – Ты ни в чем не виноват.
– То, что я ни в чем не виноват, не мешает мне оставаться сыном этого монстра. Прости меня за то, что я тебя в это втянул. Если бы я только знал…
– Что? Что бы ты тогда сделал? – закричала Арина. Она попыталась взять его за руку, но он вырвался и отвернулся от нее.
– Я бы никогда не подошел к тебе, – прокричал Максим, так и не оборачиваясь. – Ты что, не слышала? Я – сын психопата и убийцы. Аркадий прав. Меня нельзя любить!
Неожиданно Максим ударил кулаком в самый центр плазменного экрана, прямо туда, где шумные потоки воды стекали с огромной скоростью вниз, разбрызгивая во все стороны мелкие капли даже не воды – тумана. Удар был такой силы, что в центре плазмы, в сердце водопада образовалась воронка с битыми, колотыми краями, а по руке Максима потекла кровь. Он резко повернулся и вышел из комнаты.
4
Самолет вошел в зону турбулентности, и стаканы на столе задрожали в своих небольших углублениях. Под потолком загорелся значок «пристегните ремни», но все проигнорировали команду. Арина чувствовала себя бесконечно старой, как Баба-яга с клюкой, и такой же бесконечно усталой, словно она тащила на себе огромный воз долгие-долгие годы. Кто сказал, что от правды всегда становится легче? Какой шутник придумал, что ложь может ранить, а правда всегда лечит. Этот глупец просто не понимал, о чем говорит.
Правда убивает.
– Вы не должны принимать это на свой счет. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете. – Слова дядюшки Аркадия повисли над тарелкой с десертом.
Арина обернулась к нему – в глазах слезы, руки дрожат, а пальцы сами собой сжимаются в кулаки от злости. Только вот кого надо поколотить этими кулаками? Саму себя?
– Что вы понимаете! Вы! – вспыхнула Арина, и глаза ее сверкнули таким огнем, что сожгли бы дотла, если б только можно было материализовать это пламя. Она не хотела, отказывалась понимать, что человек, которого она так долго и так сильно ненавидела и боялась, может оказаться ее союзником и, страшно подумать, хорошим человеком. Невозможно и немыслимо, разве может хороший человек угрожать ей, может он говорить таким ледяным тоном, что чувствуешь себя грязью, самой настоящей грязью.