Торопливо обследовав тело, Арина не нашла никаких подозрительных следов, если не считать пары синяков и темных следов на запястьях, но это было – другое. Максим! Его имя вспыхнуло в памяти одновременно с целым ворохом воспоминаний, и злые, безразличные лица из ее сна рассеялись. Максим ищет ее, а на ее руках – следы их с Максимом любви, их горячей, сумасшедшей схватки, в огне которой ни он, ни она не могли отличить огня от воды, а боли от наслаждения. И ни один не мог и не хотел сказать «стоп».
Это была их любовь, их маленькая бесконечность.
Арина прикусила губу, чтобы не закричать. Если они держат ее здесь, то лишь затем, чтобы шантажировать Максима. Он любит ее, и эта мысль наполняет все ее тело счастьем. Он любит ее, и это бесит дядюшку-дьявола. Быть может, они шантажируют его прямо сейчас, требуя ради сохранения ее жизни пойти на жертвы, на которые он пойти не должен и не сможет. Чего они могут потребовать от него? Навсегда покинуть Россию? Навсегда оставить ее, Арину? Навсегда забыть, чье лицо снится Максиму каждый раз, стоит ему уснуть на ровной мягкой постели?
Тишина. Подозрительная тишина. Самолет стоял, а не летел. Она бы услышала гул, избавиться от которого было бы невозможно, сколь бы хорошей ни была звукоизоляция. Они что, просто оставили ее одну в самолете, в спальне? Арина бросилась к иллюминатору, открыла пластиковую створку и прижалась горячим лбом к холодному стеклу. За окном была ночь, и шел дождь. Все, что она увидела – это что они стоят на асфальтовой убегающей вдаль дорожке и что рядом с ними стоят еще два самолета. Частных самолета. Она вспомнила и вензель клана Коршуновых. Значит, она снова попала на тот самолет, сейчас – на правах пленницы. Когда человека нельзя купить, его можно убить.
В нерешительности Арина встала и прошлась из угла в угол. Мысли скакали как бешеные, отказываясь принять факт, что сопротивляться бессмысленно. Иллюминатор слишком мал, но даже если бы она умудрилась протиснуться сквозь овальное отверстие, ей никогда не выбить стекла. Полнейшая беспомощность. Не та беспомощность, когда ты покорно подставляешь свои руки, позволяешь любимому стянуть запястья ремнем, привязать тебя к креслу… Беспомощность отчаяния, в которой нет ничего, кроме желания выжить, найти выход там, где его нет и быть не может.
Все кончилось разом – время вышло, двигатели завелись с громким гулом. От неожиданности Арина вскрикнула, но ее крик потонул в шуме моторов. Они улетают. Куда? Куда бы они ни направлялись, выбраться оттуда будет куда сложнее, чем отсюда. Каким-то шестым чувством Арина была уверена, что они в Москве. Какой-то аэропорт. Какой? Она знала только Шереметьево и Домодедово. Куда они приземляются обычно? Она приземлялась только в Хитроу и в Санкт-Петербурге.
Взгляд ее наткнулся на небольшую изящную вазу с живым цветком – эту красную розу поначалу она не заметила. Ваза была легкая, длинная, тонкая, предназначенная вместить только один цветок. Арина выкинула розу на пол, вылила воду на ковер, схватилась поудобнее за нижнюю часть вазы и огляделась.
Она слышала о «розочке» от подруги Нелли, но никогда за все двадцать лет своей жизни ей не приходилось воспользоваться этим «оружием пролетариата» для защиты. И уж тем более для нападения. Рука дрожала, но Арина заставила себя успокоиться, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, подошла к стене возле иллюминатора и ощупала угол тумбочки у кровати.
Р-р-р-аз!
Что было силы она шарахнула вазой о край тумбочки – и вскрикнула от боли в предплечье. Ваза разбилась, звон стекла могли услышать, но разве теперь это было важно. Арина подавила крик. Ваза разбилась точно так, как она и хотела. Кривой рваный стеклянный край выдавался по одной стороне, но держаться за донышко было удобно.
Разве можно с этим идти туда?
Арина вздрогнула, и паника, как темная вода, накрыла ее с головой. Что это будет – одна хрупкая, тонкая девушка в трусах и футболке против всего мира? Арина прижалась спиной к стенке у двери.
Два!
Она крепко ухватилась одной рукой за осколок вазы, другой – за дверную ручку. Вполне возможно и даже наиболее вероятно, что дверь заперта. Арина осторожно надавила на ручку, и та, к ее удивлению, поддалась, раскрывая перед ней узкую, плохо освещенную полосу центрального салона. Ковер, светильники по стенам. Приглушенные голоса где-то дальше, за пределами видимости. Арина сделала глубокий вдох и распахнула дверь.