- Что ж, господа, боюсь, сегодня собрания не будет.
- Можно подумать, у нас впервые не набирается кворума, - ответил Бекер.
- А что я скажу раввину? Чтобы ждал ещё неделю? Кто может поручиться, что на следующей неделе у нас будет кворум? - Вассерман насмешливо взглянул на Бекера, и тот зарделся, а мгновение спустя впал в раздражение.
- Вот что, нет кворума сейчас, будет на следующей неделе или через неделю. Ты знаешь, как кто голосует. Или раввину нужно, чтобы все было на бумаге?
- Остается маленькая сложность: голоса против, которыми ты заручился, - напомнил ему Вассерман.
- Можешь больше о них не беспокоиться, - с досадой ответил Бекер. - Я уже сообщил своим друзьям, что буду ратовать за продление контракта.
Вечером Хью Лэниган заглянул в гости к раввину.
- Решил вот поздравить вас с победой, - сообщил он. - Если верить моим источникам, ваши противники повержены.
Раввин усмехнулся.
- Кажется, это вас не очень радует, - заметил Лэниган.
- У меня такое чувство, словно я проник в дом через заднюю дверь.
- Ах, вот оно что. Думаете, вас переназначили, или переизбрали, благодаря тому, что вы сделали для Бронштейна? Ну, так позвольте прочесть вам назидание, рабби. Вы, евреи, недоверчивы, всем недовольны и слишком привержены логике.
- А мне-то казалось, что мы живем чувствами, - ответил раввин.
- Это верно, но, лишь когда речь идет о чувственной сфере. У вас, евреев, напрочь отсутствует политическое чутье, а у нас, ирландцев, оно отточено до совершенства. Ведя борьбу за какую-нибудь должность, вы непременно вступаете в споры, а проиграв, утешаете себя тем, что ваши доводы были разумны и логичны. Должно быть, именно еврей сказал ту знаменитую фразу: "Лучше я буду прав, чем стану президентом". Ирландец в этом отношении похитрее. Он знает, что бессилен, пока его не изберут. А второй великий принцип гласит: кандидат побеждает на выборах не потому, что он - лучший из лучших, а благодаря своей прическе, или шляпе, или выговору. Президента США - и того выбирают по такому принципу. Да разве только его? Точно так же мужчины выбирают себе жен. Везде, где возникают некие политические интересы, действуют политические принципы. А посему не ломайте себе голову над вопросом, как и почему вас избрали. Радуйтесь, что избрали вообще.
- Мистер Лэниган прав, Дэвид, - подала голос Мириам. - Ты же знаешь, что, если бы твой контракт не продлили, ты получил бы другое место, такое же или даже лучше. Но тебе нравится в Барнардз-Кроссинг. Кроме того, мистер Вассерман убежден, что тебе повысят жалование, а деньги нам пригодятся.
- Мы уже говорили об этом, дорогая, - поспешно сказал раввин.
Мириам скорчила забавную рожицу.
- Опять книжек накупишь?
Ее муж покачал головой.
- На этот раз - нет. Когда с этой историей будет покончено, я намерен потратить лишние деньги на новую машину. Мысль о том, что несчастная девушка... Каждый раз, садясь в машину, я едва сдерживаю дрожь. Выдумываю разные предлоги, чтобы почаще ходить пешком.
- Это можно понять, - сказал Лэниган. - Но, когда мы найдем убийцу, ваши чувства могут измениться.
- Да? А как идет дело?
- Сведения непрерывно пополняются. Мы работаем круглые сутки. Сейчас у нас есть несколько многообещающих версий.
- Иными словами, вы в тупике, - рассудил раввин.
В ответ Лэниган лишь пожал плечами и криво ухмыльнулся.
- Если хотите, вот вам мой совет, - сказала Мириам. - Забудьте об этом деле и выпейте чашку чая.
- Хороший совет, - признал Лэниган.
За чаем разговор шел о городе, политике и погоде. Непринужденная беседа людей, не отягощенных никакими заботами. Наконец Лэниган с видимой неохотой поднялся на ноги.
- Приятно было поболтать, рабби, миссис Смолл. Но мне пора.
Когда он выходил, зазвонил телефон, и Мириам бегом бросилась отвечать. Сказав "алло", она плотнее прижала трубку к уху, немного послушала и добавила:
- Сожалею, но вы ошиблись номером.
- Последние два дня нам довольно часто звонят по ошибке, - заметил раввин.
Взявшись за дверную ручку, Лэниган посмотрел сначала на раввина, потом на его раскрасневшуюся супругу. Что это, неловкость? Раздражение? Злость? В ответ на его вопросительный взгляд Мириам, вроде бы, едва заметно качнула головой. Начальник полиции вышел из дома, улыбнувшись и помахав на прощание рукой.
В круглом зале "Кубрика" каждый вечер собиралась почти одна и та же компания. Иногда - шесть человек, чаще - трое или четверо. Они величали себя рыцарями круглого стола и любили побузить. Хотя Альф Кэнтвелл, хозяин пивнушки, был строг и гордился порядком в своем заведении, он относился к бузотерам терпимо, потому что они были завсегдатаями, а если и ссорились, то между собой и других не задирали. Однажды или дважды Альфу пришлось запретить буфетчику обслуживать эту компанию и просить дебоширов покинуть зал, но на другой день они являлись снова, безо всяких обид и с легким раскаянием. "Мы, кажись, вчера малость перебрали, Альф. Ты уж извини, мы больше не будем".
В половине десятого в понедельник, когда в зал вошел Стенли, за столом сидели четверо. Баз Эпплбери, долговязый тощий детина с длиннющим носом, приветственно взмахнул рукой. Баз работал маляром и красильщиком, имел собственное дело, и Стенли иногда подхалтуривал у него.
- Привет, Стен, - сказал Баз. - Иди сюда и выпей.
- Э... - нерешительно протянул Стенли. Все эти люди стояли на общественной лестнице ступенью выше, чем он. Кроме Эпплбери, за столом были Гарри Кливз, владелец телеателье, Дон Уинтерс, хозяин бакалейной лавки, и Малькольм Ларч, страховой агент и торговец недвижимостью. В общем, дельцы. А Стенли был простым работягой.
- Иди, Стен, садись! - воскликнул Ларч и подвинулся на круглой скамье, освобождая место. - Чего желаешь?
Все четверо пили виски, но Стенли предпочитал эль и, к тому же, не хотел злоупотреблять их щедростью. Поэтому он ответил:
- Я бы выпил эля.
- Молодчина, Стен. Оставайся трезвым. Возможно, тебе придется развозить нас по домам.
- Это я завсегда, - отозвался Стенли.
Гарри Кливз, белокурый исполин с круглой детской физиономией, угрюмо смотрел в свой стакан и не обращал на Стенли никакого внимания, но потом поднял голову и с очень серьезным видом спросил его:
- Ты все ещё работаешь в этой еврейской церкви?
- В храме? Да, работаю.
- Ты там уже долго, - заметил Эпплбери.
- Два... нет, три года, - ответил Стенли.
- А ты носишь эту миленькую шапочку? Ну, какие нахлобучивают евреи, когда молятся?
- Конечно, если у них служба, а я в это время на работе.
Эпплбери повернулся к остальным.
- Слыхали? Когда они молятся, а он на работе.
- А она не превращает тебя в еврея? - спросил Уинтерс.
Стенли быстро оглядел собутыльников. Решив, что они шутят, он рассмеялся и сказал:
- Да ты что, Дон? Как это шапка может сделать человека евреем?
- Никак не может, Дон, - подхватил Эпплбери, нацелив на приятеля длинный нос и устремив на него укоризненный взгляд. - Все знают: чтобы стать евреем, надо кое-что отрезать. Тебе отрезали, Стен?
Стенли по-прежнему был уверен, что его разыгрывают, а посему угодливо рассмеялся.
- Класс! - воскликнул он, давая понять, что оценил остроумие собеседников.
- Берегись, Стен, - продолжал Уинтерс. - От евреев можно набраться ума, а тогда, чего доброго, ещё и работу бросишь.
- Нет, они не такие умники, - возразил Эпплбери. - Я тут работал у одного еврея в Гроув-Пойнт. Он попросил сказать, сколько стоит работа, и я сказал, да только накинул тридцать процентов на тот случай, если они начнут торговаться. А этот еврей и говорит: что ж, давай, работай, только уж постарайся. Да тут ещё его жена подоспела. Подавай ей такие-то и такие-то цвета, и чтобы одна стена была чуть темнее другой. А не могли бы вы подогнать доски поровнее, мистер Эпплбери? Короче, я думаю, что не очень заломил. Славная женщина, маленькая такая, - добавил он, вспоминая. - В черных брючках вобтяжку, кажется, их называют тореадорскими. И так виляла задом, что я забывал о работе всякий раз, когда она шастала мимо.