Безрезультатно. И Максим и Дора внимательно слушали рассказ Милены о германском уровне сервиса, и до сына им не было никакого дела.
Я заметила, что Капустины позволяют своему чаду делать все, что он захочет, и практически не ругают его, что бы он ни творил.
Скажем прямо — довольно редкая воспитательная метода, но и она имеет некоторое право на существование. Правда, от нее страдают окружающие, но педагогический принцип есть педагогический принцип…
Поняв, что помощи от Капустиных он не дождется, профессор окликнул комендантшу:
— Оленька! Распорядитесь, чтобы у меня убрали посуду и принесли какао!
— Иду-иду, Алексей Данилыч! — засуетилась старушка. — Валя, обслужи!
Толстая раздатчица поспешила с тележкой к номеру профессора.
— Как трогательно! — заметил Артем Погодин. — Прямо сердце сжимается…
— Трогательно? — переспросила я. — Что вы имеете в виду?
— Вы обратили внимание, как наш старикан позвал комендантшу? «Оленька»! — с улыбкой проговорил Артем. — Когда очень пожилые люди называют друг друга по именам, они как бы снова обретают молодость.
— Вы полагаете?
— Конечно! — подтвердил Погодин. — Именно такая форма обращения характерна для детей и стариков. А стоит человеку чуть-чуть повзрослеть, и ему сразу же хочется перейти со всем миром на «вы» да еще по имени-отчеству — вроде как значительности прибавляет. Зато потом, когда годы берут свое и гонор заметно поубавится, снова идут в ход уменьшительные имена. И хочется называть вот это милое сморщенное яблочко Оленькой.
Я не разделяла умиления Артема. Тем более что форма уменьшительного обращения в данном случае прозвучала только с одной стороны.
И потом, тут был еще один момент, которого Погодин не уловил. Профессор Алексей Данилович обращался к комендантше не просто как постоялец к обслуге. В его голосе явственно звучали нотки человека, который умел, любил и привык приказывать.
На голос профессора, в отличие от Капустиных, обернулась Милена Волкова, прервав свой увлекательный рассказ о прелестях объединенной Германии. Она скользнула по нему взглядом, потом снова повернула голову, внимательно вгляделась в обрамленное благородными сединами лицо и тихонько ахнула.
— Сема… — едва слышно прошептала она, толкая мужа локтем в бок.
— Чего?
— Это же Шмаков, — проговорила Милена, вытягивая свой пухлый подбородок по направлению к уже закрывшейся двери.
— Какой еще Шмаков?
— После расскажу, — дрогнувшим голосом пообещала Милена.
— Старичок оказался вашим знакомым? — поинтересовался Максим Капустин.
Милена молча кивнула и углубилась в вымачивание «суворовского» печенья в ван-гуттеновском какао. Кажется, ей было не очень приятно, что она обронила эту фразу при посторонних.
— Мир тесен, — тихо произнесла Дора. — Может быть, даже слишком.
Это глубокомысленное замечание было тотчас же подтверждено вновь прибывшим постояльцем. Правда, весьма своеобразным способом.
Входная дверь корпуса громко хлопнула — как будто раздался пистолетный выстрел, — и все сидевшие в столовой вздрогнули.
Обычно дверь аккуратно придерживали, зная за ней такое свойство, но новый гость, очевидно, был не в состоянии справиться с пружиной. Наверное, у него были заняты руки. Ну да, ведь следом раздался звук бухнувших на мраморный пол чемоданов.
— А вот и я! — Штора, скрывавшая вход, откинулась, и на пороге возникла молоденькая симпатичная девушка лет двадцати пяти.
— Вера! — обрадованно выдохнул сидевший рядом со мной Артем. — Ну, наконец-то! А я ждал тебя только к обеду! Какой приятный сюрприз!
— Всем привет! — помахала рукой Вера и быстро оглядела зал.
Ее лицо вдруг резко изменилось, с него мигом исчезла доброжелательная улыбка, а рот в ужасе приоткрылся. Вера поднесла дрожащую руку ко лбу, как будто хотела смахнуть с него невидимую прядь.
Удивленный Артем уже вставал из-за стола, чтобы подойти к жене, но Вера взяла себя в руки и, снова изобразив на лице улыбку, — вернее, ее жалкое подобие, — попыталась сделать несколько шагов.
— Тут так душно… — извиняющимся тоном проговорила она. Затем пошатнулась и стала медленно оседать на пол, уцепившись рукой за скатерть на журнальном столике перед телевизором.
Артем Погодин не успел подхватить ее в падении, и Вера распростерлась перед всей честной компанией на мраморном полу столовой, сдернув скатерть и свалив на себя ворох старых газет.