Собравшиеся одобрительно отнеслись к предложению Пятницкого. Составили список авторов будущих прокламаций. В их число вошли и Любимов, и Лозовский, и многие другие, представлявшие различные группки и подгруппки партии. Нашлось место даже и для Мартова! Но не нашлось для… Ленина и его приверженцев. Осин, не скрывая своего возмущения, тут же заявил, что для пересылки таких прокламаций у него нет и не будет «технических возможностей». И рассказал обо всем Владимиру Ильичу и Надежде Константиновне.
Во время одной из своих встреч с Лениным в Париже Пятницкий с тревогой и горечью говорил о страшной неразберихе во всех партийных делах в России и за границей. Нужен новый авторитетнейший центр, вокруг которого стали бы сплачиваться все большевики и в России и в эмиграции.
Инициативу по организации такого центра должны взять на себя большевики — члены редакции нынешнего ЦО. Оказалось, Ленин и его друзья уже составили тогда план созыва Всероссийской партийной конференции (Пражской), значительную роль в организационной подготовке которой, как мы уже знаем, пришлось играть Осипу Пятницкому.
Кстати, охранка со своей стороны тоже оценила деятельность Пятницкого по подготовке Пражской конференции. В агентурной записке от 9 февраля 1912 года сказано следующее: «Техническое оборудование порядка и способа переправы делегатов через имперскую границу и последующей отправки таковых в Прагу всецело были переданы на усмотрение главного транспортера ЦО «Альберта» (известный Департ. полиции мещ. гор. Вилькомира Ковенской губ. — Иосель Ориолов Таршис, исполнявший в 1907 г. обязанности секретаря Моск, комитета РСДРП под парт, псевдонимом «Пятницы», проживает в настоящее время в Лейпциге под фамилией Рашковского), последний связывался с отъезжавшими, не имевшими заграничных паспортов, еще в пределах пограничной полосы, преимущественно в районе Привисленских губерний, и организовывал данный переход границы при посредстве хорошо известных ему по транспортировке литературы контрабандистов».
Неизменная верность Пятницкого большевизму, ленинским взглядам и установкам во всех принципиальных вопросах строительства партии, ее Программы, стратегии и тактики не означает, что Пятницкий вообще не вступал никогда в споры с Лениным по частным вопросам. Безоговорочное преклонение перед авторитетом Владимира Ильича вообще не имело места среди ближайших единомышленников Ленина. Оно было бы чуждо, противно самой натуре Владимира Ильича, охотно и уважительно выслушивавшего каждого своего оппонента и бросавшегося в страстный бескомпромиссный спор с ним, если приводимые доводы противной стороны казались ему ошибочными.
В этом отношении Владимир Ильич был антиподом Плеханова, тщательно оберегавшего свой авторитет признанного лидера и не снисходившего до спора с человеком, коего он, Георгий Валентинович, считал во всех отношениях ниже себя.
Так вот, о некоторых спорах Пятницкого с Лениным.
В годы своей второй эмиграции Осип мало чем напоминал того юношу, который появился в кругах революционной эмиграции, имея в своем багаже лишь опыт ловкого, удачливого агента «Искры» да отважный побег из Лукьяновской тюрьмы. В то время Осип жадно впитывал в себя все, что слышал от старших товарищей, и, отлично сознавая свою малограмотность в области теории, не рисковал вступать в споры, если только они не затрагивали самого главного, составляющего смысл жизни самого Осипа — беспощадной борьбы с ненавистным царским режимом. Он осматривался, внимательно слушал, запоминал, а в те короткие часы, которые приходились на сон и отдых, читал, читал, читал…
Теперь совсем другое дело. Кроме огромного опыта транспортировки людей и литературы, были Одесса 1905 года, работа в Московском комитете, выкристаллизовавшиеся в бесконечных спорах с меньшевиками, эсерами, бундовцами твердые политические убеждения, появился, наконец, широкий взгляд и на международное революционное движение как результат близкого знакомства с деятельностью социал-демократических организаций Германии, Франции, Англии, Швейцарии и Австро-Венгрии. Лучше всего, конечно, знал Пятницкий социал-демократическую партию Германии, ведомую такими прославленными вождями, как Август Бебель, Карл Каутский, Франц Меринг.
Мощь, богатство, колоссальные возможности этой партии, действующей совершенно легально, произвели на молодого революционера с литовской окраины России неизгладимое впечатление. В то время как в России социал-демократическая партия только создавалась — в великих муках, в крови и под звон кандалов, в то время как в России первые социал-демократические кружки и группы, малочисленные и организационно плохо оформленные, вынуждены были действовать в глубочайшем подполье, а каждый состоявший в них рисковал своей свободой и жизнью, в Германии… Да, чего только не имела социал-демократическая партия! И собственные, прекрасно оборудованные типографии, и народные дома, и кафе, и кооперативы, и помещения, где за хорошими письменными столами сидели платные функционеры партии, которым не угрожали ни безработица, ни нищета.
И Осипу в первые годы жизни его в Германии казалось, что он из ада, минуя чистилище, попал прямо в социал-демократический рай. Сотни тысяч членов партии, трехмиллионная профсоюзная организация, находившаяся под прямым влиянием социал-демократов, многочисленная сильная фракция в рейхстаге, партийные собрания, веселые собеседования в пивных за кружкой великолепного пива, пособия по безработице… Да мало ли что еще…
Много позже, когда пришло знание языка, когда Германия стала почти столь же изъезженной, что и Ковенская губерния, когда нашлись близкие друзья и приятели среди немецких социал-демократов, восторженное отношение Осипа к немецкой действительности несколько потускнело. Он увидел, что между позициями руководителей партии и рядовых ее членов существует глубокая пропасть.
Имея дело с редакцией «Форвертс» (в подвале здания этой газеты, как мы помним, одно время находился склад искровской литературы), Пятницкий столкнулся с бюрократизмом, возведенным в превосходную степень, с бюрократизмом, пронизывающим всю деятельность партейфорштанда и всех местных комитетов, этот бюрократизм, в общем-то, был сколком с той колоссальной бюрократической машины, все колеса, рычаги и шкворни которой двигались во имя укрепления государственности — кайзеровского режима империи.
И все же… Пятницкий никак не мог согласиться с Владимиром Ильичем, когда он во время своего приезда в Лейпциг (летом 1912 года) обвинял немецкую социал-демократию в оппортунизме и считал, что она врастает в буржуазную Германию. Конечно, это не имело отношения к таким деятелям партии, как Карл Либкнехт и Роза Люксембург, и к честным немецким рабочим, поддерживающим революционное направление в среде социал-демократов.
Пятницкому казалось тогда, что Владимир Ильич слишком непримирим в своей оценке природы и деятельности немецких социал-демократов. И только в 1914 году, уже находясь в Самарской тюрьме и узнав от жандарма, что германская социал-демократическая фракция рейхстага целиком голосовала за военные кредиты, Пятницкий понял свои заблуждения. Прав был Ленин, а не он!
Много позже, после Октября 1917 года, когда Пятницкий уже работал в Исполкоме Коминтерна и, следовательно, ежедневно сталкивался с оппортунизмом и предательством руководства II Интернационала и германской социал-демократии, Ленин неоднократно шутливо напоминал ему об особом пристрастии к «друзьям» — немецким социал-демократам.
У Владимира Ильича было правило дать товарищу, которого он вызывал к себе, как следует осмотреться, послушать, поразмыслить. Потом уже выяснял для себя точку зрения вызванного и, если она не расходилась с его — ленинской, давал какое-нибудь поручение.
К этой манере Ленина Пятницкий тоже привык. Когда в моменты самых острых разногласий в партии он приезжал к Ленину в Женеву или Париж и осведомлялся: «По какому поводу вы меня, Владимир Ильич, вызвали?» — Ленин неизменно отвечал: «Побудьте здесь несколько дней, повидайтесь с товарищами, а йотом поговорим». А через несколько дней Ленин уже требовательно спрашивал. «Ну как, определились?» И давал возможность Пятницкому подробно изложить свою точку зрения. Потом высказывался по этому же вопросу сам, как бы примеривая, накладывая уже принятую им четко вырезанную форму на только что сказанное собеседником, и уже после этого, легонько посмеиваясь: