Решено было созвать общегородскую партийную конференцию, на которой и обсудить вопрос о вооруженном восстании.
Раньше нежели 10 октября конференцию созвать не удалось.
В кармане Пятницкого теперь была резолюция конференции по текущему моменту, в которой говорилось: «Конференция заявляет поэтому, что только ликвидация правительства Керенского вместе с подтасованным Советом Республики и замена его рабочим и крестьянским революционным правительством способны:
а) передавать землю крестьянам вместо подавления восстания крестьян;
б) тотчас же предъявить справедливый мир и тем дать веру в правду всей нашей армии;
в) принять самые решительные революционные меры против капиталистов для обеспечения армии хлебом, одеждой и обувью и для борьбы с разрухой.
Конференция поручает МК принять меры к уяснению массами всего вышеуказанного и к приведению революционных сил в боевую готовность».
Эту резолюцию надо показать в ЦК и, конечно, Ленину при встрече с ним, ибо она полностью отражала точку зрения большевиков Москвы.
Заседание ЦК состоялось в тот же день, десятого октября, и поэтому Пятницкий не мог на нем присутствовать.
В Питер он выехал только одиннадцатого.
…Пятницкий стоял у окна в коридоре вагона третьего класса. И хотя поезд назывался скорым, он спотыкался почти на всех станциях. И всякий раз, когда скорый, нарушая расписание, стопорил перед станционными постройками, густые серо-черные колонны отчаявшихся шли на беспорядочный штурм каждого из вагонов.
Пятницкий, которому знакомый проводник уступил на несколько часов свою полку, немного поспал, выпил кружку кипятку и теперь, стоя в коридоре, с интересом прислушивался к напоминающей ярмарочный гам болтовне своих многочисленных попутчиков.
Больше всего говорилось о бытовых неурядицах. И как рефрен к разговорам о длиннющих очередях, безумной дороговизне и неимоверных трудностях с топливом хрипловатый, но не лишенный приятности тенор пел под гитару:
Солдаты, не подбирая выражений, вспоминали окопную грязь, паразитов и постоянный недостаток боеприпасов. Ругали генералов, крепко доставалось на орехи и самому Александру Федоровичу. Поручик с двумя Георгиями на гимнастерке голосом, дрожащим от ярости, вступился было за главковерха и, выдавив из себя слово «братцы», прозвучавшее как «мерзавцы», обратился к солдатам с патриотическим призывом. Но ему сказали: «А иди-ка ты, господин поручик, сам знаешь куда…» И пояснили: «Все. Хватит. Подпруга у нас лопнула!»
Пятницкому это образное выражение, принадлежавшее бородатому солдату, типичному мужику из Тамбовщины или Рязани, показалось очень точным и всеобъемлющим. У нынешней государственной власти «лопнула подпруга», и кляча уже не в состоянии тащить на себе титанический груз — неустроенное, обнищавшее, распадающееся на части государство Российское. И он решил обязательно передать эти солдатские слова Владимиру Ильичу, если только удастся с ним повидаться.
А гитара все тренькала насмешливо и презрительно, и тенор сипло напевал:
Кто-то не выговорил, а прошипел слово «большевички». И столько в этом шипе было ненависти и страха и столько нелепейших фантасмагорических россказней и побасенок, посвященных преступной подрывной деятельности этих самых большевичков, разбрызгалось по вагону, что Пятницкий ухмыльнулся и даже озадаченно крякнул.
Кто-то называл имена будущих спасителей России. Столкнули лбами Мартова и Чернова. Вспомнили Либера с Даном. Шепотком произнесли имя Лавра Корнилова… Но имена лидеров, и названия партий, и разнообразные рецепты спасения России растворялись и тонули в месиве привычных и необходимых понятий: хлеб, обувь, дрова, жалованье.
Проехали Любань.
С каждой черно-белой верстой, убегавшей к Москве, приближалась столица. Внешний облик Петрограда изменился, по-видимому, не слишком сильно. По деревянным торцам Невского бесшумно проносились лихачи с колясками на дутых шинах и деловито сновали туда и обратно красные вагончики трамвая. Тротуары заполняли прохожие. Как и до Февраля, торговали филипповы, Кузнецовы, крафты, фаберже и Синельниковы. Тумбы облеплены были афишами благотворительных концертов, интригующими анонсами «Кривого зеркала» и «Синей птицы».
Но если приглядеться попристальнее, то кое-что все же изменилось. Словно бы потускнело золото риз, в которые разодет центр Питера. Филипповы и фаберже остались, но в зеркальных витринах им принадлежавших магазинов что-то совсем пустовато. На фасадах домов плоскостные символические изображения народа, завоевавшего свободу… Красные силуэты человечков, устремившихся с винтовками наперевес на черную массивную фигуру в царской короне или пронзавших штыками зловещего двуглавого орла. Много, очень много солдатских шинелей среди пальто, плащей и курток на тротуарах Невского.
…Первым, кого увидел Пятницкий в ЦК, был Яков Михайлович Свердлов.
— Рад вас видеть, товарищ Пятница, — прогромыхал Яков Михайлович своим удивительно сочным басом и крепко тряхнул его руку. — Как добирались?
— Помяли бока маленько, — сказал Пятницкий.
— Вам резолюция ЦК еще неизвестна? — Свердлов достал из внутреннего кармана кожанки записную книжку и вынул из нее сложенный вдвое листок бумаги. — Вот ознакомьтесь. Писал Владимир Ильич.
Пятницкий увидел четкий стремительный почерк Ленина, прочел и перечел резолюцию. Предельно выразительная и лаконичная, умещавшаяся на четвертушке серой бумаги в клеточку, она ставила на очередь дня вооруженное восстание: «Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководиться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы (съезда Советов Северной области, вывода войск из Питера, выступления москвичей и минчан и т. д.)»[8].
— М-да, по-ленински, — пробормотал Пятницкий.
— Имеете какие-либо веские возражения? — весело осведомился Свердлов.
Пятницкий только головой мотнул.
— Единогласно?
— Десятью голосами против двух.
— Против! — задохнулся Пятницкий. — Да кто же это так отличился?
— Члены ЦК. Каменев и Зиновьев. Владимир Ильич вне себя, считает их политическими слепцами.
— Да как же они? В голове просто не укладывается.
— А вы-то сами, товарищ Пятницкий, «за» или «против»? — Бас Свердлова приобрел металлическое звучание.
Пятницкий не отвел глаза под острым, настороженным взглядом Свердлова.
— Мы за восстание. Безоговорочно. Споры о другом: может или не может Москва начать первой.
Свердлов снял пенсне и старательно протер его стекла большим носовым платком. Теперь его глаза казались больше и добрее.