Только и всего! Но ведь Владимир Ильич расценил это решение как изъявление воли Петросовета выступать. А железная ленинская логика была отлично известна Пятницкому и не позволяла отнести восклицание Ленина только за счет каких-то там эмоций. И он попытался тоже мысленно пойти по такому же логическому пути, и сразу же все прояснилось — в единое целое слились резолюция ЦК, с которой познакомил его Свердлов, и выборы Военно-революционного комитета. Да, конечно, Ильич был прав!
А теперь предоставим слово самому Пятницкому, написавшему позднее об этой встрече с Лениным.
«Ленин очень подробно расспрашивал меня о Московской организации, о соотношении сил в Совете рабочих депутатов, профсоюзных, районных думах и т. п. организациях. Речь зашла о выступлении. Я изложил мнение активных работников Московской организации о том, что Москва начать выступление не может, но что Москва поддержит сейчас же выступление, если оно где-нибудь начнется. Я затронул вопрос о том, удержит ли наша партия власть, ибо у нас сравнительно так мало активных и дельных сил. На это Ленин посоветовал мне ознакомиться с рукописью брошюры: «Удержат ли большевики государственную власть?»
От всего разговора с Лениным у меня в памяти сохранились только отрывки: если нам удастся заключить мир с Германией, крестьяне будут с нами; Германия, наверное, потребует от России Прибалтийского края, который почти ими уже занят. В крайнем случае придется уступить в интересах спасения и отстаивания победы и завоеваний революции. Что касается людей, то они у нас имеются: можно будет разослать товарищей матросов по уездам и деревням. Они разъяснят крестьянам суть переворота. Им будет с чем подойти к крестьянам, ибо первым делом после победы будет издание закона о земле и о мире.
Ленин интересовался настроениями железнодорожников… Ильич заявил, что одним из первых мероприятий будет удовлетворение нужд железнодорожников».
И будто не в маленькой комнатенке, на конспиративной квартире, один на один с тайно пришедшим к нему товарищем, а в огромном зале, перед многотысячной аудиторией представителей уже победившего народа говорил сейчас Ленин. Столько уверенности в силе тех, кто пошел за ним, и всесокрушающего оптимизма было в его словах!
Пятницкий с восторгом вслушивался и вдумывался в каждую фразу, произнесенную этим удивительным человеком. Сегодня повторялось то, что не однажды бывало уже в практической деятельности партии, созданной Лениным. Когда трудности становились горой, закрывающей горизонты, вождь находил самую короткую, самую прямую тропу, ведущую к вершине, и первым поднимался по ней, а оказавшись на вершине, видел раскрывшиеся впереди дали и дорогу к ним.
За те несколько дней, что Пятницкий пробыл в Питере, он несколько раз был у Ленина. Получил у него письменное согласие баллотироваться в Учредительное собрание от Московской организации…
…Опять было трудно с железнодорожными билетами. Но старый приятель Паша Вомпе, работавший в Викжеле, расстарался, и Пятницкий добрался до Москвы даже с некоторым комфортом. Во всяком случае, он имел возможность внимательнейшим образом прочесть рукопись брошюры «Удержат ли большевики государственную власть?», которую передала ему Мария Ильинична.
Шесть «деловых доводов», приведенных «Новой жизнью» за то, что большевики не смогут удержать власть, один за другим разлетелись в прах под неотразимыми ударами автора брошюры. Да, Владимир Ильич, конечно, был прав. Здесь — исчерпывающий ответ и на некоторые сомнения, которые не давали покоя Пятницкому. 240 тысяч членов партии большевиков, опирающихся на миллион подавших за них голоса представителей трудового народа, — это огромная действенная сила.
Ленин теоретически вооружил Пятницкого.
17 октября в помещении Железнодорожного райкома, на 1-й Брестской улице, состоялось межрайонное собрание московского партийного актива. С докладами выступили В. Н. Яковлева и он. Варвара Николаевна информировала актив о заседании ЦК, а Пятницкий рассказывал о своих встречах с Лениным. Говорил он, как всегда, просто, стараясь коротко сформулировать самое главное. А заканчивая доклад, чуть повысил голос и по памяти повторил слова, которыми Ленин заключил свою брошюру:
«…когда есть налицо эти условия, тогда не найдется той силы на земле, которая помешала бы большевикам, если они не дадут себя запугать и сумеют взять власть, удержать ее до победы всемирной социалистической революции»[9].
Но взять власть еще только предстояло…
МОСКВА ВЗЯЛАСЬ ЗА ОРУЖИЕ
В Москве прозвучали первые одиночные выстрелы. Происходили отдельные стычки между офицерами и юнкерами и пытающимися их обезоружить пикетами красногвардейцев. Но из-за того, что Совет солдатских депутатов, по существу, находился в руках меньшевиков и эсеров, солдаты воинских частей, расквартированных в Москве, оставались пассивными.
«Я сам наблюдал, — вспоминает Пятницкий, — в первые октябрьские дни такие картинки: 26 и 27 октября по старому стилю с Ходынки артиллеристы везли пушку без прикрытия. На Тверской улице, между Страстной и Скобелевской (теперь Советской площадью) отряд казаков пытался отбить пушку. На улице была масса вооруженных и невооруженных солдат, они безучастно смотрели, как артиллеристы отбиваются от казаков (около Совета казаки исчезли). В первые дни 26–27 октября в Совете еще находились меньшевики и эсеры. Когда вызывалась какая-нибудь часть в Совет для направления на фронт борьбы…то наряду с представителями Военно-революционного комитета выступали меньшевики и эсеры — от имени солдатской сессии Совета. В своих выступлениях они призывали солдат не участвовать в большевистской авантюре».
Да, часть солдат еще колебалась, и это не могло не отразиться на характере и темпах вооруженной борьбы за власть в Москве. Но самая большая трудность заключалась в том, что состав рабочих Москвы отличался от питерского пролетариата: занятые на средних и мелких предприятиях преимущественно легкой промышленности, московские рабочие не вполне еще преодолели влияние меньшевиков.
А Петроград в эти часы был уже полностью в руках победившего народа.
Свергнуто было Временное правительство.
Пал Зимний дворец, и Керенский умчался в закрытом автомобиле к «верным», как ему представлялось, войскам.
Уже состоялось историческое заседание Петроградского Совета, на котором Ленин произнес пятиминутную речь, начинавшуюся словами: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась».
Уже были подготовлены проекты декретов о мире и земле — два первых, величайшего значения документа новой власти, — и Владимир Ильич готовился огласить их на втором заседании II Всероссийского съезда Советов, не далее как вечером 26 октября.
К сожалению, прямой связи со столицей не было, и, кроме очень лаконичной телефонограммы, переданной Ногиным из Петрограда 25 октября, руководители московских большевиков не имели никакой дополнительной информации о грандиозных событиях, уже происшедших в Питере. Зато слухов самых разных расползалось по Москве предостаточно, и слухи эти, как тина, поднявшаяся со дна реки, мутили и чудовищно искажали зеркальное отображение всего того, что уже произошло в Петрограде.
Выступления Зиновьева и Каменева, отсутствие своевременной и полной информации привело к известной растерянности среди части московских большевиков, тяготению их к выжидательности, готовности идти на некоторые компромиссы с меньшевистской и эсеровской фракциями Московского Совета рабочих депутатов. Тут сказалось и то, что Москва не перенесла такого острого момента борьбы, как июльские события в Петрограде, а следовательно, возможность решить вопрос о взятии власти мирным путем некоторым руководителям казалась вполне реальной.
Чем иным можно объяснить резолюцию, принятую на совещании бюро всех фракций Совета утром 25 октября на основании сообщения о событиях в Петрограде, сделанного городским головой эсером Рудневым? «Для охраны революционного порядка и защиты завоеваний революции от натиска контрреволюционных сил в Москве образуется временный демократический орган, составленный из представителей Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, городского и земского самоуправления, Всероссийского железнодорожного и почтово-телеграфного союзов и штаба Московского военного округа».