От каких контрреволюционных сил защищать Москву призывала эта резолюция? Если от эсера Керенского, то вряд ли бы на ее принятии так настаивали эсеры Руднев, Шварц, Ратнер и меньшевики Исув, Тейтельбаум и иже с ними! Не нацелено ли было острие этой резолюции против Ленина, против действий Петроградского Военно-революционного комитета, уже свергнувшего правительство Керенского, действий, которые тот же Исув охарактеризовал как «безумные», ведущие к «гибели рабочего класса и русской революции»?..
Именно так поставил вопрос Осип Пятницкий, секретарь Московского комитета партии и член Партийного центра по руководству вооруженным восстанием в Москве, перед членом президиума исполкома Московского Совета большевиком Е. Н. Игнатовым.
Дело в том, что совещание представителей бюро фракций проходило в тот же самый час, когда шло заседание Московского комитета, где решались вопросы о создании боевых партийных и советских центров, а потому несколько членов Совета большевиков не могли принять участия в обсуждении проекта резолюции.
Уже вторые сутки Пятницкий ни на минуту не смыкал глаз. С момента возвращения из Петрограда дни слились в один стремительный поток бегущих минут и часов. Он чувствовал себя захваченным водоворотом событий, и, хотя был опытным пловцом, выбраться на поверхность оказалось нелегким делом.
20 октября Пятницкий вместе с М. Ф. Владимирским и И. В. Цивцивадзе был избран в секретариат МК, а 25 октября его и Владимирского ввели от Московского комитета в Боевой партийный центр по руководству восстанием. Таким образом, к началу Октябрьского восстания в Москве Пятницкий был одновременно председателем исполкома Железнодорожного районного Совета, членом пятерки, руководившей всей деятельностью Железнодорожного райкома партии, одним из руководителей железнодорожного движения в Москве, членом исполкома Московского Совета, секретарем МК и членом Боевого партийного центра.
Нагрузка, казалось бы, совершенно непосильная для одного человека, если учесть, что в те грозные тревожные дни требовалось не представительство, не умение произносить красивые зажигательные речи, а работа — черновая, ежечасная, напряженная.
Вот и сейчас… Проект резолюции, подготовленный для пленарного заседания Московского Совета, и короткая перепалка с Игнатовым насторожили Пятницкого. Уж больно быстро начали подтверждаться его опасения по поводу позиции некоторых московских товарищей. Ведь еще на Апрельской конференции партии Каменев, выступая против Ленина, был поддержан небольшой группой, в которую входила и часть московской делегации: Ногин, Рыков, Смидович, Ангарский и другие. Но вот наступает самый ответственный час в жизни партии, в жизни всей России, и ясно, что теперь «промедление — смерти подобно», а они — руководители нашей фракции — оружием своим избирают именно это самое промедление.
И когда вечером 25 октября в большом зале Политехнического музея открылось соединенное заседание Советов рабочих и солдатских депутатов и председательствующий П. Г. Смидович стал говорить вступительную речь, Пятницкий с горечью подумал, что его опасения, увы, вовсе не преувеличены.
Петр Гермогенович выглядел каким-то растерянным. «…Мы подошли к наиболее революционному и, может быть, трагическому моменту». Вот тебе раз! Нужно ли окрашивать итог, результат всей многолетней направленной деятельности нашей партии в трагические тона?.. Вот и опять о «трагичности текущих событий»… Тейтельбаум согласно кивает головой. Правые эсеры приготовились аплодировать. А он продолжает: «Фракции сделают заявление о принципе организации власти здесь в Москве…» Ага, это значит, тот самый проект резолюции, который показывал Игнатов.
«Мы должны все силы направить на то, чтобы всем вместе участвовать в строительстве того органа, который будет гарантировать порядок и спокойствие в Москве, течение всей жизни здесь, в Москве». О каком это спокойствии в Москве можно говорить теперь, когда пришла пора брать в свои руки власть? Разве уступят ее без жестокой драки все эти Рудневы и Рябцевы!
Естественно, эсеры и меньшевики дают на пленарном заседании бой большевикам. Они — за «демократический орган» и бешено возражают против проекта новой резолюции, подсказанной Московским комитетом. «Московский Совет рабочих — и солдатских депутатов выбирает на сегодняшнем пленарном заседании Революционный комитет из семи лиц. Этому Революционному комитету предоставляется право кооптации других революционных демократических организаций и групп с утверждения пленума Совета рабочих и солдатских депутатов. Избранный Революционный комитет начинает действовать немедленно, ставя себе задачей оказывать всевозможную поддержку Революционному комитету Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов».
Вой, гам, заклинания, битье кулаками в грудь. Особенно неистовствует Исув. Слово в порядке… Реплики с места. Тщится посеять сомнения в справедливости сведений о событиях в Петрограде. Но вот перерыв. Начинаются собрания фракций. Подходит к столу Петр Гермогенович и просит, чтобы его отпустили, что он нездоров. Вид у него действительно совсем больной.
Что ж, просьбу Смидовича приходится выполнить. Роль председательствующего принимает на себя Игнатов.
Держится довольно уверенно. Давай, Игнатыч, давай!.. Уже после полуночи 394 голосами против 106 и 23 воздержавшихся принята была пленумом Советов большевистская резолюция. В Революционный комитет избраны были: В. М. Смирнов, Муралов, Усиевич и Ломов от большевиков (кандидатами: Аросев, Мостовенко, Рыков и Будзинский), Тейтельбаум и Николаев от меньшевиков и Константинов — от объединенных интернационалистов (кандидатами: Гальперин и Ясенев).
Эсеры не приняли участия в голосовании, а Юхов, выступив от меньшевистской фракции, цинично заявил: «Мы в этот орган войдем, но войдем не для тех целей, для которых вы идете, а для того, чтобы продолжать там ту же разоблачительную работу, которую мы делали в Совете, для того, чтобы смягчить все те губительные последствия, которые падут на голову пролетариата и солдат Москвы».
Этой же ночью в бывшем генерал-губернаторском особняке начались заседания Боевого партийного центра и Военно-революционного комитета.
Партийный центр вынес ряд решений, обеспечивающих, как казалось, быструю победу над противником. В их числе: занятие Кремля, где находился арсенал, государственного банка, всех вокзалов и т. п.
Эти решения Партийного центра тут же передавались Военно-революционному комитету для претворения их в жизнь.
Если Партийный центр был мозгом восстания, его политическим руководителем, то Военно-революционный комитет должен был стать его сердцем, беспрерывно подающим свежую кровь в артерии.
И вот сердце-то неожиданно забарахлило, стало давать смертельно опасные перебои.
Назначенные Военно-революционным комитетом ночью 25 октября О. Берзин — комендантом Кремля — и Емельян Ярославский — его комиссаром — тут же приступили к исполнению своих обязанностей — Берзин в Кремле, а Ярославский в Хамовниках, чтобы поднять там роту солдат 193-го полка, верных большевикам, и отвести ее в Кремль. Соединившись с частями 56-го запасного полка, расквартированными в Кремле, и командой, охранявшей арсенал, они составили бы мощную ударную силу и должны были легко овладеть Кремлем. Революционным войскам надо было не только овладеть арсеналом, но и обезвредить юнкеров и, самое важное, арестовать командующего военным округом полковника Рябцева и весь его штаб.
Ничего подобного сделано не было. Получив оружие в арсенале, рота, приведенная Ярославским, бездействовала, как, впрочем, и другие находящиеся в Кремле воинские части. Более того, когда выяснилось, что Кремль окружен юнкерами, которые задерживают грузовики, посланные из районов за оружием, и арестовывают сопровождающих их красногвардейцев, Берзин явно растерялся. Все его действия свелись к тому, что он получил из арсенала 12 пулеметов и расставил их на кремлевских стенах. А это означало, что наступательную тактику подменяют выжидательной, а в лучшем случае — оборонительной.